Кто-то из ребят постарше стал ругаться, и мы кинулись бежать, — сколько бы еще мы простояли в оцепенении?

Не знаю, куда делись все.

Я сижу за какими-то ящиками в подвале, слезы не текут, я не сразу понимаю, что повторяю, неистово повторяю ругательства, которые говорил тот. Они носятся во мне, убивая пустоту, а когда замечаю, не остается и их.

Нас ведут в настоящий театр (он только что открылся). На балет „Доктор Айболит".

Дух замирает с первых ступеней, от входа между высоких колонн. Сначала я даже не могу разделить зрительный зал и сцену.

Красные кресла ярусами поднимаются к потолку, по верхнему кругу под огромным куполом — белые фигуры богов в нишах.

Мерно царственно гаснет люстра.

Я не очень понимаю, что там происходит в светлом прямоугольнике.

С началом второго акта меня вдруг поражает момент открытия занавеса.

Мама напрасно пытается навести меня на действие:

— Смотри, вон за Доктором гонится Бармалей, ты ведь помнишь, мы читали. Я ничего не помню, мне нужно, чтобы еще и еще величественно, затяжке плыл занавес и потом гранично, столбами, стоял по краям пестрых подвижных картинок.

Впрочем, я что-то запомнила, потому что потом усердно рисовала танцующих человечков — обезьянок в юбочках, ярких и однообразных в своем движении, как мне казалось, но никогда не могла нарисовать зыбкую торжественность зала...

Ночью долго не могу заснуть, делаю из одеяла занавес, одеваю его как #мантию, чтобы она спадала, как с Богов,

а во сне летаю под куполом с мерцающей короной-люстрой на голове.

Потом мы с Валькой и Женькой все время устраивали театр. Но чаще всего мы вспоминали, как нам в театре купили по персику. Персики мы видели впервые.

На слово „Бог“ мы обратили внимание не сразу. Сначала оно было очевидно, — белые фигуры в нишах. Потом оно не давало нам покоя, а взрослые не хотели понятно объяснить. Как-то мы все же поняли, что искать Его надо в церкви. Церковь-то мы знали, она была недалеко от нашего дома. Мы уже не очень слушались родителей, и однажды потихоньку отправились в церковь. В церкви было очень красиво. Мы долго рассматривали странные картины, — таких мы никогда не видели. Там было все странно, и если бы мы тогда знали слово „благоговение", то именно так и назвали бы свое ощущение. Мне захотелось дунуть на свечку, — просто дома всегда давали задуть спичку, — но я не посмела.

Мы вышли из церкви и вдруг одновременно увидели Чудо: зрачки у нас стали маленькие, снова вошли в церковь — зрачки стали большие! — вышли — маленькие, (проверять в другом месте нам потом и в голову не пришло).

Дома нас потеряли. Про церковь мы сказали, про Чудо со зрачками, конечно же, нет.

Неожиданно Папа не дал меня выпороть. Он сел на мою кровать и стал рассказывать про крестоносцев. Один раз он усмехнулся, поясняя, кто такие крестоносцы, и я подумала: „Он тоже знает..." С этого дня он часто рассказывал мне про разные далекие страны, про рыцарей и путешественников, индейцев и разбойников. У всех были свои Боги, особенно много у греков и индейцев. За них бились и умирали, им приносили жертвы, и было вообще много приключений. Позже эти истории я найду у Вальтера Скотта, Луи Буссенара, Купера и других, многих авторов так и не найду, — они из Папиного детства.

Мне, конечно, рассказывали много и других историй, сказок, читали книжки, и конечно, всеми героями я сама становилась, и не только героями.

Это будет глава

Обычно происходит так:

Сегодня я вдруг точно знаю, что я —

— чайник, — в моем задранном носу свербит кипяток;

— или кораблик, — бегу по лужам быстро, быстро, пальто — мой распахнутый парус;

— может быть, львенок, скорее это большой невзрослый кот: спина вытягивается — потягивается плавно, нега переходит в тяжесть лап и уходит в землю через выпущенные когти, хочется подпрыгнуть, ударить лапой, хочется завернуть голову внутрь выгнутой шеи, ухом пройтись по чьим-нибудь коленям;

— или только что прочитанный Гулливер. Меня выбросило волною (сна) на неведомый берег, не могу поднять головы — каждый мой волос прибит к земле, ноздри щекочет шпагой маленький человечек. Сейчас, я знаю, я разгляжу удивительных лилипутов, что пленили меня, и потом буду с ними жить, строить им из песка дома, возить за нитки их корабли, ловить мух, которые станут их лилипутскими домашними животными;

............

Иногда же разворачивается целое действие. Схема его проста. Начальное имя случается само. Сюжет заимствован, но волен. Развязки часто и вовсе нет. Цепочка действия сплетается из препятствий, прочитанных или выдуманных, взятых из-под руки, и цель его — та же — Встреча, как поиск возможности дать обозначение, имя в многообразной стихии отношений.

В „моей истории" я только изначально Гулливер (где же еще я встречусь с лилипутами и великанами?),

но я — и море, разбивающее корабль, на хребте своем несу обломок мачты с гибнущим человеком; и рука его, вцепившаяся зубами пальцев в деревяшку;