На последнем Серега особенно настаивал.

После первого стакана широкий, обрамленный русыми кудрями лоб Сереги покрылся хрустальными капельками испарины, голубые глаза еще больше поголубели. Двигая круглыми плечами, он показал, как Юрий Никулин показывает циркачей, умевших показывать, как работали циркачи, знавшие еще тех циркачей, которые работали до революции. „А вы, выпестыши, — сказал он Мише и Коле, — в Москву чаще приезжайте. Я вам тот еще цирк покажу! С билетами проблем нет, у меня приятель в ГУМе работает. “

И добавил для ясности:

— В отделе „Одеяла".

Стол, наконец, был накрыт.

Граненые стаканы, алюминиевые, как из сна Веры Павловны, вилки, бутылка кессоновки, по местному „гусь“, всем приевшаяся красная икра, соленый папоротник, розовый фруктовый пат и крупная, как свинья, курица. Ее, наверное, откармливали морскими гребешками.

Взяв небольшой вес, мы благодушно откинулись на спинки неудобных стульев. Выпестыши степенно ели. Им хотелось показать Сереге, что они крепко его уважают.

Рядом, за пустым столиком, угрюмо сидели над одной чашкой кофе два тихих солдатика. Увольнительная или самоволка, это не имело значения, — денег у них все равно не было. Как и у многочисленных бичей, занявших более отдаленные от нас позиции. Зато у выхода богато пили два богодула и с ними девица лет тридцати в облегающем, очень открытом платье и с челкой, густо падающей на скромный лоб.

Прислушавшись, что-то решив, девица без всякого стеснения пересела за наш столик.

— Ты здорово выглядишь, — сказала она Сереге.

— Это я курицу ем, — благодушно согласился он.

И мы сразу услышали:

— Это ты не курицу ешь, а бабу у меня отбиваешь.

Голос нам не понравился. Мы все дружно подняли глаза.

Богодулы, которых покинула девица, выглядели не слабо. Плечистые, багровые. Их лица, как морды сивучей, были обезображены белыми шрамами.

Прямо за моей спиной находился распределительный щит. Если полезут, подумал я, свет вырублю.

И кивнул выпестышам:

— Ешьте.

Миша и Коля моргнули и снова взялись за курицу.

„Это он у меня бабу отнимает", — ровно, как трансформатор, тянул у выхода обиженный богодул. „Да нет, — возражал другой, более доверчивый, — это он курицу есть".

А Серега, правда, ел курицу. Но при этом успевал жать под столом колено девице, подсказывать выпестышам, как правильно держать вилку в руке и успокаивающе улыбаться все более мрачнеющим богодулам. Ко всему прочему он переманил за наш столик тихих солдатиков. „Граница на замке!" — объявил он и еще более успокоительно улыбнулся богодулам.

Часто оборачиваясь к дверям (все-таки они оказались в самоволке, хотя и на казенном газике), солдатики так же часто выпивали. Закусывать они, наверное, решили потом, в казарме.

„Это он курицу ест... — доносилось до нас. — Нет, это он бабу у меня отбивает... Ну, а если отбивает, чего сидишь?.."

Последнее мне не понравилось. Предупреждая драку, я поднял руку и вырубил свет.

И сразу спохватился, сообразил, двинул рубильник обратно.

Поздно.

В только что тихом кафе за какую-то долю секунды, пока не было света, произошли разительные изменения.

Дрались все.

Дрались тихие солдатики, мрачные богодулы, худые бичи, дрались пэтэушные выпестыши Миша и Коля, Серега красиво отмахивался от официантов стулом. Девица с челкой, густо падающей на скромный лоб, разбила бутылку кессоновки о голову обиженного ею богодула. Коньячный напиток выплеснулся на платье. Девица удивилась: „Ой, че это я?" — и твердой рукой ухватила другую бутылку.

Новая форма эмоциональной информации.

Из рук забравшей нас милиции нас вырвали солдатики. „Куда-куда! — сказали они милиционерам. — Не тех вяжете. Эти с нами. Богодулов вяжите, а эти, видите, с нами едут. В Менделеево, в Менделееве. Мы им барак сдаем".

Барак, как я уже говорил, нам нравился.

Ревел в болотце за окном мощный хор жаб, по серым стенам прихотливо сползали капельки конденсата. .Из небесного тропического жара, с ревом, как тот же хор жаб, заходил на посадку голубой „ИЛ-14". Друзья-солдатики никогда не оставляли нас. Судя по разным именам, они часто менялись, но количественный состав всегда оставался ровным. Они помогали нам в ремонте, они с удовольствием дегустировали кессоновку, они полностью взяли на себя кухню — всегда там что-то жарилось и варилось.