У сердца словно выросли крылья — в этом чуждом мире появилась частичка уютного и мирного прошлого. Всё существо тут же окутало чувство защищённости.

— Ты так женственна, — восхитился он, когда я спустилась к нему. — Как относятся к тебе местные профурсетки? Завидуют, наверняка? Не всякая может позволить себе не зависеть от мужского внимания.

— Местные дамы, между прочим, очень милы, — проговорила. — Есть женщины особого ума и образования, признаться — некоторыми я даже восхищена.

— Уверен, так и есть, — Илья не взял меня под локоток, как делал раньше, указал на дом, пропуская вперёд. — Расскажи, как у тебя тут всё? Справляешься одна?

— Я не одна, — улыбнулась. — Слава Богу, у Вавиловых оказался очень умелый управляющий, да и в целом люди тут — своё дело знают. Тебя ведь дядя послал?

— Он. Не хочет, чтобы ты оставалась без опекуна.

— И где же ты был, раз так скоро прибыл?

— Совсем неподалёку, в Москве. По правде, о смерти твоего мужа я узнал раньше, чем написал отец, и уже вознамерился приехать, так что его письмо застало меня на днях — в пути. Для тебя он тоже кое-что передал.

— Да? — сердце сжалось. Я ведь спрашивала его лишь о князе — неужели сегодня получу ответ?

— Ты вся переменилась. Что-то важное?

— Нет… — пробормотала. И почему он не отдаёт мне письмо? Если попрошу прямо сейчас — это вызовет подозрения, а Илья всегда был очень ревнив, когда дело касалось моей чести. Узнает, что я спрашивала о каком-то мужчине… Конечно, ничего не скажет, но мне достаточно одного только его укоризненного взгляда. — Идём, ты, наверное, голоден.

— Ужасно!

Уже поев, попив чаю, даже поговорив, — Илья так и не отдал мне письма. Оно, наверное, к лучшему — ведь с ним в руках я бы точно не удержалась и прочитала, а от Ильи не скрылась бы ни единая моя эмоция.

— Как тебе живётся вдовой?

— Пока не разобралась, — призналась. — Я не ощущала себя женой, теперь — не ощущаю вдовой. Хотя от меня, кажется, уже ждут следующего брака.

— Не переживай, на приёмы буду ходить с тобой и цербером отгонять всех непрошенных ухажёров.

— А как поймёшь, что непрошенные? — спросила лукаво, за что получила укоризненный взгляд.

— Не рань братское сердце!

— Твоя маленькая сестричка уже давно не маленькая, — пожала плечами. — Видишь — теперь я графиня, хозяйка огромных имений, деловая женщина.

— Куда там! — фыркнул Илья. — Уж для нас ты навсегда — малявка.

— Ах ты! — возмущённо бросила в него цветком из настольной вазы. Мы сидели в гостевой, сподручнее было бы запустить в брата подушкой, но мне показалось — это будет слишком.

— А что ты хотела? Как будто не знаешь, с кем росла. Не я, так примчались бы и Дима, и Слава — оставили бы что жён, что детей. Да даже Игорь, сопля такая, рвался.

— Он уже — молодой мужчина.

— Не отросла ещё… Впрочем, — сам себя прервал Илья. — Мал. Мал, — повторил. — Свезло, что я неподалёку был.

— А где до того плутал?

— В Стамбуле, — проговорил он с загадочной улыбкой. Одновременно захотелось выспросить подробностей и в то же время — не знать ничего. Впрочем, не было сомнений, что именно брат искал на материнской родине — конечно, себя. Я прекрасно его понимала — в нём сочетались два совершенно отличных менталитета, и, несмотря на то что, согласно нашим взглядам, национальность наследовалась от отца — русским он назвать себя не мог.

— Красиво там?

— Красиво… И всё же — как Пушкин писал — «В нём правду древнего Востока лукавый Запад омрачил», — проговорил Илья тяжело. — Но я вернусь — не в столицу, но вернусь. Попробую найти родственников матери.

— А что отец?

— Он совсем не против, — губы Ильи расплылись в тёплой улыбке. — Сам подсказал, где лучше искать. Ты ведь знаешь его — в вопросах поиска истины он всегда готов нас поддержать.

— Знаю, — тоже улыбнулась. Дядя Егор — хотя я никогда не называла графа Мирюхина по имени — отличался невиданной для человека его положения чуткостью. Он не осуждал нас за «иные» взгляды, лишь бы мы не попирали мораль и берегли честь. «Береги честь смолоду», — вполне могло бы сойти за Мирюхинский девиз.

Время до глубокой ночи мы провели в тёплых воспоминаниях о прошлом. Идти спать совсем не хотелось, уснуть было страшно, словно, проснувшись, я обнаружу, что снова одна — и приезд брата был лишь чудесным сном.

О письме я благополучно забыла.