Шрифт:
Он хотел избежать этого душащего стыда. Но вот… не судьба.
Глава 21
Санкт Петербург
Зимний дворец
День оказался вовсе не таким, каким я его себе представляла. Наивные мои фантазии подсовывали образ весёлого собрания, где до меня и дела никому нет, а потому я могла бы затаиться где-нибудь в сторонке и переждать до приличествующего момента, чтобы уйти.
Как бы ни так!
Всё с самого начала не задалось!
Ехала в совершенно скверном настроении, занимаясь самобичеванием из-за Тихона, к праздничному обеду не успели из-за столпотворений и плотной вереницы экипажей — прибыли аккурат к молитве. Запах воска, дерева и ладана всегда дарил мне умиротворение. Я встала среди прочих женщин, получив свечу, и принялась молиться.
Помолилась за императора от души — чтобы Господь даровал ему здоровья, мудрости и человеколюбия, чтобы Россия «вспряла ото сна», чтобы люди стали ближе к Богу… В общем, непрерывно и самозабвенно — не забыла и про себя, и про свои сердечные привязанности на фронте. Обиды обидами, но в такие моменты, когда люди молятся все вместе, вставая рядами, словно бы больше шанс получить положительный ответ.
После храма было бы отлично отправиться домой, но я точно знала, что на балу — по крайней мере княгиня — вздумает меня высматривать, а так как я обещала (хотя ничего я не обещала!) быть…
После музыкального парада — шумного, надоедливого — начался не менее шумный и надоедливый бал. Я встала в сторонке от общих столпотворений и принялась ждать — ко мне обязательно, как бы ни хотелось обратного, кто-нибудь подойдёт. Тем более я попросила Илью прогуляться без меня — от его постоянного присутствия успела подустать.
Взгляд прицепился к танцующим. Молодые люди, в танцах нынче боле подчиняющиеся холодной английской моде, нежели взрывной французской, скользили по паркету как бы нехотя, оттого шаги их подбитых сапог почти не слышались, спасая меня от неминуемой мигрени.
Я с ужасом — но в то же время восхищённо — наблюдала за умелостью столичных франтов и кокеток. Сколько замысловатых фигур они — походя — выводили, как — будто подчинённые единой мысли — двигались, не сталкиваясь, не путаясь, не мешая друг другу. Словно вода обтекала камень — один ряд танцующих проходил сквозь другой. Зная каждое движение, зная ритм и музыку — я всё равно не понимала, как возможно исполнить эту хитрую последовательность со столь поразительной точностью!
Совсем скоро меня нашла княгиня — завязался разговор о кружевной мануфактуре, к которому присоединилась и Саша Шереметева. Именно она стала одной их первых дам, носящих вавиловские кружева, и именно они сейчас так пикантно обрамляли вырез её воздушного платья.
— Говорят, вы выкупили у Шереметева чуть ли не всё Троицкое, — отметила княгиня. [5]
— Что вы, только часть. Всё по тому же делу — мне нужны были кружевницы. Дмитрий Николаевич, к слову, заимел с этого дела неплохую прибыль, — посмотрела на Сашу. Та лишь пожала плечами, прикрыв улыбку веером. Смешливая по характеру, на светских раутах она с веером не расставалась, чтобы в любой удобный и неудобный момент прикрыть им излишние эмоции. Подарить ей, что ли, вуаль? Будем вместе щеголять…
5
Здесь княгиня обращается к Лизе на «вы» в связи с официальностью мероприятия и наличием третьего высокопоставленного лица в их компании. В этот период истории в России было принято обращаться на «вы» ко всем, независимо от того, выше собеседник по статусу или нет, родственник это или случайный прохожий, подобным обращением пользовались даже супруги и близкие друзья (за редким исключением, молодое поколение, нигилисты и просто неординарные особы попирали общепринятые правила только так). Однако княгиня изначально выстроила модель поведения с Лизой: обращение на «ты» в узких кругах одновременно претендует на наличие между ними хорошей дружбы, подчёркивает большую разницу в возрасте и указывает на покровительственное отношение княгини.
— Граф, ruse, — «хитрец», — обладает необычайным чутьём и способностью заработать на чужом труде, — доверительно сообщила княгиня. — Что же, ma chere, для дальнейшего разговора буду ожидать вас в Кружке. Нам есть что обсудить касательно предстоящих реформ и ваши мысли были бы очень кстати.
— Благодарю за доверие, ваша светлость, — присела в реверансе, прощаясь.
— Вы сегодня прибыли со спутником, не так ли? — Саша покрутила головой, высматривая Илью. Он бродил неподалёку — не желал оставлять меня одну.
— Мой кузен, третий сын графа Мирюхина.
— Титула, полагаю, не унаследовал?
— Только старший сын.
— Но и без того он жених видный, — Шереметева принялась разглядывать Илью, уже прикидывая, кому его сосватает. — А каков по характеру?
— Не утруждайтесь, дорогая, Илья не заинтересован в браке на данный момент.
— Гуляка?
— Отнюдь — мужчина крайне строгих правил. Потому полагает, что светские девицы ему не подойдут.
— Ах, ну раз крайне строгих… — она повела плечом. — Впрочем, это не такой уж и недостаток.
— Я полагала — преимущество.
— Кто бы сомневался, — Саша игриво коснулась моего плеча веером. — О ваших «строгих правилах» и вовсе легенды слагают, уверена, ваш кузен и в половину не такой, как вы.
— Мы с ним похожи, — только и сказала.
Шереметева ускользнула в ворох танцующих платьев и пиджаков, но одна я осталась ненадолго — подошла Катя Тютчева.
— Как вы, ваше сиятельство? — спросила она участливо.
— Всё хорошо, благодарю. А вы?
— Сносно, — Катя покусала нижнюю губу — очаровательный жест взволнованности, сводящий её ухажёров — среди которых оказался в первую очередь Лев Толстой — с ума. Хотя Льва нельзя было назвать просто «ухажёром», с Катей они имели близкие отношения и дело, кажется, шло к женитьбе, но Льва редко можно встретить в Петербурге, а Катю, фрейлину, редко — за его пределами. Оттого дело затягивалось.