Однако, милостію своей учитывая заслуги графини Вавиловой и народную любовь, мы постановили смягчить наказаніе и повел?ваемъ:

1. Сослать графиню Вавилову въ Сибирь на срокъ въ пять летъ съ освобожденіемъ отъ каторжныхъ работъ.

2. Обязать графиню Вавилову выплатить денежное взысканіе въ разм?р? ста рублей за организацію массовыхъ сборищъ и нарушеніе общественнаго правопорядка.

3. Опред?лить пов?реннаго отъ государства для контроля доходовъ и расходовъ им?ній Вавиловыхъ.

4. Опред?лить постояннаго смотрителя и сопровождающаго отъ государства, а также эскортъ на в?сь путь и проживаніе графини Вавиловой въ ссылк?.

Нашей милостью повел?ваю оставить графин? Вавиловой титулъ и всё им?ющееся имущество до сл?дующаго нарушенія.

Да будетъ сія кара прим?ромъ для вс?хъ, кто дерзнетъ посягнуть на ц?лостность и порядокъ нашего Отечества.

Дано въ Санктъ-Петербург?, въ л?то отъ Рождества Христова 1859-е, м?сяца октября.

Александръ II

Императоръ и Самодержецъ Всероссійскій»

И что же мне прикажите чувствовать? Должна ли я быть благодарна? Не знаю… Быть может, я не верила до конца, что меня могут обречь на каторгу, оттого и не испытываю облегчения? Но вот — поначалу тем и хотели наказать. Десять лет каторжных работ?.. Абсурдно для женщины моего положения и — что более важно — сложения. Милосерднее было бы казнить на месте! И вот — «снисхождение»! — избавление от каторги, сокращение ссылки.

И ведь в поправке ни слова о последующем поселении в одном из уездов Сибири. Ожидают моего возвращения в столицу? Это вряд ли… Избавившись от этой духоты, этого гнилостного, плесневелого воздуха, едва ли я захочу вернуться. Кажется, и Сибирь мне милее этих смердящих рыбой и помоями, вылизанных только с фасадов, проспектов, этих лебезящих и скалящихся сластолюбцев и кокеток, этих шумных сборищ и взрывных выкриков из открытых окон игорных домов. Нет-нет, уж о чём я не грежу, так это о возвращении!

Услышав подъезжающий экипаж, не стала выглядывать. Почти сразу услышала возмущения Ильи:

— Вы кто такие? Что тут забыли? А ну убирайтесь!

— Приказ его императорского величества! — донеслось в ответ. — Графиня Вавилова находится под стражей, ей належит оставаться в именье до отмены предписания или отъезда.

— Лиза! Ты уже тут? — тут уже пришлось выглянуть в окно.

— Тише ты! Ночь уже, дети все спят! — Илья вернулся вместе с Синицыными, остальным, видимо, придётся добираться на своих двоих. Ну, что сказать, ночная прогулка — самое то после маленькой революции. — Поднимитесь в кабинет, будем дела решать.

Пока ждала, разожгла ещё свечей — в комнате стало светлее. У Мирона Олеговича уже не такое острое зрение, чтобы читать документы в полумраке.

— Как ты? — только открыв дверь, побеспокоился Илья. Его взгляд изучил меня с ног до головы. — Тебя не обижали?

— Нет, конечно, — отмахнулась. — Ты где был? Неужели не ночевал дома?

— Ночевал! — возмутился Илья. — Утром решил прогуляться…

— Ну-ну, — отсутствие брата казалось подозрительным, но сейчас было не до этого. Я вернулась за стол и пригласила мужчин сесть. — Что там у вас произошло? Всё закончилось хорошо? Без жертв?

— Без жертв, но всех обязали выплатить взыскание, — тут же сообщил Олег.

— Сколько?

— Мужчин по десять, женщин по пять.

— Вот же!.. Выпиши из графских средств. И запроси перечень протестовавших.

— А нам дадут, ваша светлость?

— Куда денутся? От денег государство никогда не отказывалось. Лучше разом получить от меня, чем трясти народ, большая часть из которого — вовсе подневольные. К слову — где вы столько нарду набрали?

— Бросили клич по вашим товарищам, те — по своим. Среди крепостных немало тех, кто вас поддержит. Конечно, против хозяев не все могут пойти, но и среди зажиточных у вас друзей не мало-с.

— Каково же решение государя относительно вас, ваше сиятельство? — Мирон Олегович хотел знать главное.

— Вот, — я положила перед собой указ. Олег, спросив, взял его и зачитал для всех.

— Показное милосердие, — скривился Илья. — Я поеду с тобой.

Спорить не стала — неизвестно ещё, что будет дальше. Совсем одной отправляться нельзя — всё-таки я женщина в первую очередь и должна обезопасить себя. Брать с собой Тихона или даже кого-то из Синицыных — стрелять себе же в ноги, только им я могу доверить имения и распоряжаться от моего имени. Тем более Дуся и Тихон уж точно не в том возрасте, чтобы переживать долгие дороги. Да и сомневаюсь я, что мне разрешат взять их с собой. В указе написано «имущество», а в ближайшие дни все мои крепостные станут людьми свободными.