Положиться на Мирюхина кажется хорошим решением, здравым, но у Демида кровь кипит лишь от одной мысли, что там она будет с ним. Как он глуп, как эгоистичен! Боится за её честь, за неё, но и иного защитника, кроме себя самого, ей не желает. Трус! Идиот! Двуличный ревнивец, слишком посредственный, слишком слабый, чтобы принять решение.

А есть ли оно — решение? Демид не в праве даже думать о Лизе, но ведь это право можно получить… Он обещал себе и не мечтать об этом, но…

Что, если иного выхода нет? Если между двух зол нужно выбрать наименьшее? Обречёт ли он Лизу на жизнь с ним или это то самое решение, которое он, наконец, осмелится принять?

— Ты словно бы переменился в лице, — отметила осторожно тётушка. Демид не стал озвучивать свои мысли — он и думать эти мысли боялся, так эфемерны, так зыбки они ему казались.

Но что! что если…

Что если…

Демид встал.

Он чувствовал, как задрожали руки — тело захватило странное чувство: тревога, смешанная с иступленным ожиданием.

Он может помочь Лизе. Он может быть с ней! И он будет! Решение тому — брак. И теперь он не отступится. Теперь — чаша весов накренилась. Нет больше повода отрицать, нет повода бежать — если он станет Лизе мужем, никто не посмеет их разлучить.

Как глуп он был! Да будь у него такая возможность — он сам бы себя вызвал на дуэль и расстрелял бы без сожалений, а после — растоптал бездыханное тело.

Его Лиза, его бедная Лиза, нежная, но такая смелая! Сколько силы в этом создании, каков стержень! Она нашла в себе смелость сказать ему о чувствах, после всего — сказать, а он отверг её, заткнув уши, боясь лишь за себя, страдая из-за себя. Как больно ему было слышать дрожь в её голосе, осознавать, что по румяным от переживания щекам бегут слёзы, но он и не думал в тот момент о той боли, что испытывает она сама.

Чёртов эгоист. Он определённо не достоит и ресницы Лизы, и всё же… Такой недостойный, он не в силах измениться, он продолжит быть эгоистом — Лизавета Вавилова будет его, ничья больше — и плевать на всё. Только она важна, только её безопасность, её улыбки, смех и даже слёзы. Весь мир Демида — у её ног, и он сам его туда положил, хотя обманывался, сопротивлялся… Если это не любовь — то что? Одержимость? Пускай, пусть будет одержимость, пусть будет зависимость, пусть будет что угодно — Демид станет упиваться этим и жить этим. Сколько слабостей у него было, сколько страхов, но отныне единственный его страх, единственная слабость, но и радость, и наслаждение, и отрада — Лиза.

Лишь бы всё получилось!

— Ты пугаешь меня, — вернула его в действительность тётушка. — Ты, кажется, задумал очередную глупость…

— Не переживайте, — Демид выдавил улыбку. — Я пойду.

— Демид! — строго проговорила княгиня.

— Вам не о чем беспокоиться. Мне нужно в именье — проверить слуг. Я отправил их на площадь, хочу удостовериться, что все вернулись в целости.

— Ты меня этим не обманешь…

— Можно попытаться, — Демид порывисто поцеловал руку тёти и поспешил из дворца. Нужен был чёткий план, и к составлению его Демид планировал приступить сейчас же.

Санкт-Петербург

Поместье Вавиловых

Дни шли, как ни в чём не бывало — слишком обыденно, если не считать десяток караульных, которые, очень скоро поняв, что сбегать я никуда не собираюсь, на посту чаще дремали или занимались чем-то своим, а то и вовсе все вместе собирались в беседке перекинуться в карты.

Я же лениво собиралась в путь — мне не нужно было много вещей, куда важнее — камни и золото, которые везде в цене. Основную часть моего нехитрого скарба составляли шубы и перины, ещё уголь — на прогрев экипажа, и, конечно, монеты, запрятанные то здесь, то там. Хранить всё в одном месте было нецелесообразно — путь обещался быть долгим, в лучшем случае — растянется на год, в худшем — на все три. Кто знает, что может случиться? Конечно, я могу обратиться в любой банк, взять заём или вовсе остаться на постойном пункте в ожидании подмоги, но ведь и этого может не быть по близости, напади, например, разбойники, попади мы в какое болото или под сход снега.

В конечном итоге страхов я собрала немало — кажется, варианты неблагоприятных исходов моего пути занимали все мысли, и я размышляла о них даже с каким-то нездоровым интересом.

Мысли — нет-нет — но возвращались к князю. Сейчас мне казалось — я видела его среди бунтовщиков в тот день. Но ведь это такая глупость! Откуда ему вообще знать, что меня забрали? Едва ли он всё ещё в Петербурге…

Я не узнавала о нём с момента нашего последнего разговора, и теперь я понимала пользу его отказа. Сейчас я не чувствовала тяжести на сердце — я не оставляю в Петербурге ничего, что не могло бы существовать без меня и без чего я сама бы не справилась. Всё здесь — уже прошлое, и как рада я, что и любовь — прошлое. Скажи мне князь тогда «да» — что бы я переживала сейчас? Несколько дней счастья, и затем — ссылка, расставание, разочарование ещё большее, чем то, что я уже испытала. Это бы сломало меня.

Во всём благо. Не это ли чудо?

— Вашество, там к вам гости-с, — я посмотрела на Дусю. Она была необычайно бодра в последние дни, но вела себя странно. И ей, и Тихону я уже сообщила — отправлюсь без них, и, если Тихон принял это стойко, Дуся словно бы вовсе меня не услышала — продолжала собирать вещи, иногда спрашивала меня о том, чем мы вместе займёмся в пути, или, как сейчас — крутилась рядом, словно забыла — я уже давно освободила её от всяких работ. А может и правда забыла — со стариками такое бывает, но отчего-то сердце совсем не на месте — словно я её обманываю. Тяжко нам будет расставаться, и мне стыдно от того, что вся тяжесть падёт на мою старушку.