– У вас на лбу, – Фигаро чуть нахмурился, – озираясь по сторонам, точно заправский параноик, – синяя полоса. С красными точками лопнувших капилляров. Это след от специальной алхимической повязки-детоксикатора, выводящей из организма опасные яды. И ставили вам её где-то с неделю назад, причём я сомневаюсь, что вы где-то нашли эту штуку в бреду и сами себе прилепили. Получается, не всё в вашем бреду было действительно бредом. Где сейчас ваш сын?

– Позвонил мне пару дней назад. Говорил сухо и быстро; мне показалось, что он был на грани того чтобы сорваться на крик. Сказал, что если я захочу поговорить, то он ждёт меня в «Жёлтом доме». У него был домишко на краю города – довольно симпатичный двухэтажный особняк со стенами из жёлтого камня – за этот-то Мартин и называл его «Жёлтым домом». В доме живёт призрак, поэтому я в своё время купил его за сущие гроши. Дом, в смысле, купил, не призрака. Хотя, получается, что и призрака тоже.

– Вы, так понимаю, с сыном до сих пор не виделись?

– Нет, – Фолт потупился, – не виделся. Тренч сдержал слово: Мартин был цел и невредим, но, похоже, его вытурили из клуба «Детей Астратота», чему мой мальчик совсем не обрадовался. И, судя по всему, винит Мартин в происходящем меня.

Внезапно он с грохотом треснул кулаком по столику (чашки жалобно звякнули, подпрыгнув на блюдцах), достал из кармана пачку «Чёрного дерева» и закурил, с шумом выпустив из ноздрей на выдохе облако сизого дыма.

– Знаете, Фигаро, что во всём этом самое дерьмовое? То, что я совершенно ничего не понимаю. Вообще. Просто не вижу в происходящем даже зачатков логики и здравого смысла. Я до сих пор ломаю себе башку, но так и не смог сложить даже пару кусочков этой мозаики, дьявол бы её драл. Вот смотрите: сперва Мартин откуда-то получает штуковину – чем бы она ни была – позволяющую передавать таланты одного человека другому. Приходит с ней в закрытый клуб, и его тут же принимают там как своего. Потом, видимо, эти астратотовы дети начинают продавать свои услуги за большие деньги местным воротилам. Об этом узнаёт Рене, является ко мне с предложением заниматься тем же, но уже в Столице. Я оказываюсь в идиотской ситуации, потому что не могу доказать Кофферу свою полную непричастность к происходящему. И тут как чёртик из табакерки появляется этот колдун, этот Тренч. И делает из меня колдуна для того, чтобы я сразился с Рене на дуэли. Что! За! Бре-е-е-ед! – Фолт схватился руками за голову, едва не выронив сигарету. – Зачем? Почему?! Мой сын – круторогий баран. Это факт, на который моя отцовская любовь никак не влияет. Найди он на улице негранёный алмаз, он бы не понял, что перед ним. Куда ему изобрести или где-то найти устройство, способное на такие штуки, как манипуляции врождёнными способностями! Я почти уверен, что создал эту штуку – ну, или где-то откопал – этот самый Тренч. Если бы он захотел, он бы испарил Косого Рене движением пальца. Но нет: он устраивает весь этот хренов цирк шапито со мной в главной роли! Зачем ему это было надо – ума не приложу. Это всё похоже на какой-то дурной сон, бред малярика... Фигаро, вот скажите честно: вы хоть что-нибудь понимаете?

– Нет, – честно признался следователь, – я, честно говоря, ни хренища не понимаю. Вообще. Но это на самом деле значит только одно: мы с вами, господин Фолт, просто не владеем всей информацией, а тех кусочков, которые у нас на руках недостаточно. Вот и всё. Поэтому происходящее и кажется вам – да и мне, если честно – бредом сивой кобылы. Но мне, на самом деле, непонятно больше, чем вам. А именно: на кой ляд вы потребовали себе и своему сыну защиту? От кого? Вам кто-то угрожал?

– Когда мне стало чуть лучше, – Фолт глубоко затянулся сигаретой, на этот раз даже не кашлянув, – я отправился к городскому колдуну. У нас их два, если не считать инквизиторов: Норик, что работает в отделении Королевского банка, и Флуск, алхимик. Норик кислый как лимон, и за свои услуги дерёт три шкуры, так что я пошёл к Флуску. Тот, конечно, тоже тот ещё фрукт, но явно приятнее Норика, да и посговорчивее будет. Вот Флуск-то мне и рассказал, что у меня травма ауры, и что это пройдёт само по себе. Но он также сказал мне ещё кое-что: со слов Флуска часть моей памяти была изменена.

– Изменена? – Фигаро нахмурился. – Хорошо, мы это проверим. А этот ваш колдун, который ещё и алхимик не сказал, какая именно часть ваших воспоминаний подверглась коррекции?

– Нет, – Фолт махнул рукой, – куда ему... Флуска из АДН на третьем курсе отчислили. Перевели в столичный алхимический техникум. Так что колдун он, мягко говоря, средненький. Просто сказал, что было вмешательство, и что затронута память, а большего он сказать не может. Теперь понимаете?

– Признаться...

– Фигаро, да вашу ж мать! Мне. Изменяли. Память. Понимаете? Я понятия не имею, что из того, что я помню, настоящее, а что – фальшивка. Моя жизнь теперь ничего не стоит; она просто чёртова иллюзия! Может, у меня никогда не было сына. Может, я никогда не видел этого Тренча. Может, я вообще не Роберт Фолт!

– Вы – Роберт Фолт. – Фигаро вздохнул и встряхнул кофейник, но в нём, похоже, не осталось ни капли. – Скорее всего, затронут небольшой фрагмент памяти. Это что-то кратковременное; вы можете не помнить ужин, завтрак, телефонный звонок, чей-то визит, но не более. Для того чтобы стереть из памяти год вашей жизни под ноль нужны очень большие усилия, для того, чтобы модифицировать ваши воспоминания за тот же период нужны усилия профессионала высочайшего класса, ну а для того, чтобы перестроить вашу личность нужен мастер-псионик. Однако, в любом случае, если ваша память была изменена без вашего ведома, то это уголовка. Вплоть до пожизненного на Дальней Хляби при наличии отягчающих и пять лет минимум – это при условии, что судья попадётся добрый. Такое мы на самотёк не пустим. И хватит уже дрожать, как осиновый лист: вы сейчас как у Мерлина за пазухой. Никто до вас не дотянется, никакие таинственные колдуны вас не побеспокоят.

– Хотелось бы. – Фолт скрипнул зубами, но по его лицу было видно, что хозяина усадьбы слова следователя здорово успокоили. – И спасибо.

– Пожалуйста. – Фигаро только покачал головой. – Мда, ну и ситуация... А где, подскажите, вы дрались с Рене Коффером? Далеко отсюда?

– Недалеко. Видите вон те холмы? Которые похожи на волны?

– Они все на волны похожи.

– Да, но этот самый большой. У него на макушке ещё пара деревьев. Ну, увидели, наконец?

– Ага, вижу.

– Так вот как раз там, где заканчивается распаханное поле и начинается этот холм, есть такой... ну, вроде как земляной пятачок. Очень хорошо утоптанный, без камней, травы и прочей ерунды, за которую можно зацепиться ногами. Вот там-то обычно и проводят драки те граждане Верхнего Тудыма, которые побогаче.

– Хм... А почему так?

– Да потому что туда очень удобно подъезжать на карете или моторвагене. Просто катите вдоль поля – там есть неплохая дорога – а потом сразу направо... Хотите осмотреть место преступления? На здоровье, но, думается мне, зря вы это затеяли. Когда я положил Рене шёл дождь, так что все следы, должно быть, смыло. Но – дело ваше. Следователь, Фигаро, у нас вы.

Ноктус вышел на связь как раз в тот момент, когда следователь аккуратно выруливал на узкую грунтовую дорогу вдоль распаханного поля (что бы там ни говорил Фолт, дорога, мягко говоря, оставляла желать лучшего): в ухе Фигаро зажужжало, и искажённый эфирными помехами голос куратора прошипел: