Он ждал. Прислушивался к непривычной тишине, повисшей в подземелье после смерти старика-безумца. К каждому скрипу и шороху. Не раздадутся ли в конце коридора шаги? Не лязгнет ли, отворяясь, дверь, ведущая в эту часть темницы? Не забренчат ли доспехи стражников, идущих сюда, чтобы выпустить его на свободу?

Илриан не хотел тешить себя надеждой, но это чувство оказалось живучим, как сорняк. Его никак не удавалось изничтожить до конца.

Он считал секунды.

Сколько времени нужно, чтобы найти начальника тюрьмы и договориться с ним о судьбе узника? А чтобы уладить все формальности, заполнить бумаги, собрать нужные печати и подписи?

Сейчас ночь. Возможно, дело не сдвинется с мертвой точки до самого утра, так что даже спустя пять часов после ухода желтоглазого мага отчаиваться рано, верно?

Илриан не заметил, как задремал, уронив голову на грудь. Последняя мысль, мелькнувшая в его угасающем сознании, была: «Восемнадцать тысяч триста шестьдесят пять».

А утром за ним пришли.

Он дождался!

Заслышав тяжелую поступь охранников, Илриан поднялся на ноги. И тут же его качнуло в сторону. А потом тюремную тишину взорвал приступ кашля.

Грудь горела огнем, словно его магический дар рвался наружу сквозь мясо плоти и кости ребер. Согнувшись пополам, он снова и снова издавал эти мерзкие лающие звуки, бритвами скребущие горло.

Но вот ему полегчало. Он выпрямился, утирая здоровой рукой пот со лба.

В камеру, поигрывая связкой ключей, вошел тучный надзиратель. Еще двое с дубинками наготове маячили снаружи у открытой двери.

— Эй ты, животное, без глупостей! — каркнул один из них глухим голосом пропойцы.

Илриан улыбнулся. Это был не его привычный злобный оскал, не ухмылка, насквозь пропитанная презрением, а настоящая искренняя улыбка. Сегодня глупые человечки боялись его совершенно напрасно. Его план удался! Колдун ему поверил! Илриан предвкушал встречу с истинной, поэтому до поры до времени собирался быть паинькой.

Без всяких проблем он позволил застегнуть на себе тяжелые наручи, затем спокойно дождался, пока с него снимут цепь, и под конвоем покинул ненавистную камеру.

Они двинулись по коридору. На выход. К свободе.

Каждый шаг давался узнику с трудом, его трясло, пол казался палубой корабля, глухие стены и решетки камер плавали в тумане, но, следуя за своими провожатыми, Илриан улыбался до ушей.

Он улыбался, когда заскрежетали тюремные засовы и тяжелые двойные двери распахнулась наружу. Улыбался, когда в глаза ударил солнечный свет, болезненно яркий после сумрака подземелья. Ослепленный этим светом, он улыбался, ощущая под ногами твердые камни мостовой и слыша громкие крики толпы.

Улыбка покинула губы, лишь когда его рывком опустили на колени и заставили прижаться щекой к шероховатой поверхности полена, стоящего посреди площади.

Больше не улыбаясь, Илриан почувствовал, как над его головой поднимается топор палача.

Лорд Абракс с яростью толкнул двери тюрьмы и окунулся в темноту звездной ночи. После разговора с пленником у него дергалась щека. То, что сказал ему этот грязный эльф…

Колдун заскрежетал зубами. Печатая шаг, он устремился к своему экипажу на другом конце площади.

Путь его пролегал мимо мрачной конструкции в виде буквы «П». С перекладины, лежащей на двух столбах, свисали три веревки с пустыми петлями. Чуть дальше луна освещала высокий вертикальный кол, окруженный шалашом из хвороста. Между ним и виселицей на неровной брусчатке стояла большая деревянная колода, иссеченная топором. Лорд Абракс бросил на нее взгляд и усмехнулся.

В этот поздний час на площади не было ни души, но уже утром сюда стечется половина города. Пожалуй, он и сам придет посмотреть на казнь. На то, как голова остроухого мерзавца упадет в плетеную корзину у плахи.

— Надеюсь, завтра палач поленится заточить свой топор, — прошипел маркиз в летнюю тишину. — И твою шею, ублюдок, перерубят только с третьей попытки.

Раздувая ноздри, он дернул на себя дверцу кареты и стремительной тенью скользнул в кузов. В тот же миг экипаж тронулся с места.

Жеребцы, черные и горячие, словно демоны ночи, отвечали на свист кнута громким ржанием. Цокот копыт по мостовой смешивался с сухим стрекотом колес и монотонным скрипом рессор. Снаружи доносились короткие резкие выкрики кучера. Привалившись к зашторенному окну, лорд Абракс растирал пальцами виски.

Если верить эльфийскому отродью, на руке Алисии черной кляксой растеклась метка подчинения. Похожую — ведьмы Подгорья ставили своим жертвам, из-за чего местные мужчины от восемнадцати до шестидесяти лет шугались их, как огня. И на то были причины.

Если ведьма положила на тебя глаз — жди беды. Она назначит тебя своим женихом, не спросив согласия. Привяжет тебя к себе невидимой магической цепью. Ты попытаешься сбежать, а цепь будет натягиваться, и, когда она натянется слишком сильно, ты сгоришь в огне лихорадки и диких болей. И нет спасения от этого гнилого колдовства. Ни один маг и целитель Лореанга не сумеет развеять злые чары. Единственный способ сохранить жизнь — не отходить от клеймившей тебя ведьмы дальше, чем на расстояние взгляда. Несколько дней вдали от своей тюремщицы ты еще выдержишь, а потом сляжешь, и не поможет никакой лекарь.