Топор вот-вот должен был опуститься.

«Как жаль», — мелькнула мысль, и пленник зажмурился. Весь сжался.

— Стойте!

В повисшей тишине зычный мужской бас прозвучал раскатом грома.

— Стойте! Приказом начальника тюрьмы казнь отменяется.

В первую секунду Илриан решил, что этот благословенный спасительный голос раздается в его воображении, что он его выдумал. Но тут над площадью поднялся разочарованный гул, толпа недовольно засвистела — ее лишили любимого развлечения. Вряд ли фантазия Илриана зашла бы так далеко, а это значит…

Скосив взгляд, пленник увидел кисть в красной перчатке, которая сжимала рукоять топора, упертого в камни мостовой. Отсветы солнца играли на дуге острого лезвия.

Это правда!

Казнь отменяется!

Он будет жить!

Его тело, деревянное, гудящее от напряжения, разом обмякло, почти стекло на брусчатку.

В следующую секунду эльфа грубо дернули вверх, подняв с колен.

Палач посмотрел на него сквозь прорези красной тканевой маски и толкнул в сторону тюремных ворот.

— Иди! Давай! Шевели ногами.

Вопреки ожиданиям, Илриана не вернули в камеру, а отвели в допросную, где его уже ждал колдун с глазами-факелами. Едва бывший смертник переступил дверной порог, человеческий маг подлетел к нему и с размаха ударил кулаком под дых.

Измученное тело пленника так привыкло к боли, что почти не отозвалось на порцию новой, однако он все равно захрипел и согнулся пополам, на радость белобрысому садисту.

Потом колдун подтащил Илриана к столу в центре комнаты и усадил на один из двух деревянных стульев. Сам устроился напротив и приказал:

— Дай мне свои руки.

Эльф подозрительно прищурился.

— Дай! — рявкнул маг.

Не ожидая от этого человека ничего хорошего, Илриан опустил обе руки на стол. Его левая кисть представляла собой жалкое зрелище — окровавленная тряпица с вывернутыми пальцами, на фоне этого ужаса его правая ладонь в крупных волдырях казалась вполне здоровой.

— Вонючий слизень, — прошипел колдун, раздувая ноздри.

Илриан замер, предвкушая новые истязания. Он не думал сопротивляться, потому что знал: после пыток мерзкий человечек отвезет его к истинной. Ради такого можно и потерпеть. Главное, чтобы подонок не изменил свое решение, поэтому лучше не брыкаться, позволить ему сорвать на нем злость.

— Как же я ненавижу вашу ушастую братию.

Несмотря на злой тон, прикосновения мага были аккуратными, бережными. Он осторожно взял в ладони покалеченную руку пленника, расправил его дрожащие пальцы и сосредоточенно прикрыл глаза.

Илриан до последнего ждал подвоха, но ничего дурного этот человек с ним не делал. Наоборот! С удивлением эльф понял, что боль уходит, кости срастаются и с тошнотворным хрустом встают на место.

Закончив с его левой рукой, колдун принялся за правую. Сначала исчезло неприятное ощущение стянутости в обожженной коже. Волдыри сдулись, а следом сошла и нездоровая краснота.

С чувством облегчения Илриан поднес исцеленные ладони к лицу, покрутил ими, совершенно нормальными на вид, в воздухе, сжал и разжал пальцы. Не больно!

— Чтобы у леди Алисии не было повода тебя жалеть, — ответил колдун на немой вопрос в глазах пациента. — И чтобы ты не пугал ее своими увечными культяпками.

После стражники отвели Илриана в пустую камеру, где раздели донага и выплеснули на него три ведра ледяной воды. Босой и мокрый, он стоял на голом каменном полу. Зубы стучали от холода, но оно того стоило. Чтобы смыть с себя тюремную вонь, он бы и в проруби с удовольствием искупался.

Правда, чистым эльф себя все равно не чувствовал. Ему бы мыло, скребок и не три ведра воды, а три большие бочки. Не хотелось предстать перед истинной грязным оборванцем. Он ведь красив. Пусть она это увидит.

После этой пародии на ванну настроение Илриана взлетело до небес. Он избежал смерти, впервые за последние дни не чувствовал боли и готовился к встрече с Алисией.

— Одевайся, — в лицо ему швырнули какие-то тряпки. Судя по виду и запаху, чистые. Сегодня боги определенно ему благоволят!

Полотенце ему не дали. Пришлось отряхиваться, как собака, но это не больно-то помогло — белая ткань рубахи облепила влажную грудь. В принесенные штаны он едва втиснулся: те явно принадлежали какому-то хлюпику-коротышке. Илриан не отказался бы от более свободной одежды, но был рад и той подачке, что ему бросили. Всяко лучше, чем явиться к истинной в своих грязных лохмотьях. После нескольких дней заточения его старые вещи годились лишь на половые тряпки да на топливо для костра. С тела Илриана они наверняка отправились прямиком в печку.