С о к а л ь с к и й и Л е в к и н а ушли. Р о ж к о в а тяжело опустилась на стул, потом встала, подошла к окну, прислушалась.

Р о ж к о в а. «Кара за непослушание». Кому кара? Клавка, тихая, послушная Клавка… Почему она так взбунтовалась? Ох, дети, дети…

Задумалась и не заметила, как открылась дверь. Л е н я на носках приблизился к матери, крепко обнял ее.

Р о ж к о в а (обрадованно). Леня! Испугал меня… Ты один?

Л е н я. С папой. Все дома. Ты ведь любишь, когда все дома?

Р о ж к о в а. Очень ты с этим считаешься…

Л е н я. Дед спит?

Р о ж к о в а. Сейчас придет. Почему называешь его дедом? Он обижается.

Л е н я. Ха! Его обидишь! У кого дедушка, а у меня — дед.

Р о ж к о в а. Ступай руки мыть!

Л е н я (оглядывая стол). Пирожки, голубцы… Порядок! (Входящему Рожкову.) Пап, сегодня наше любимое — голубцы. (Уходит.)

Р о ж к о в. Заждалась нас?

Р о ж к о в а. Нас? Значит, Леня опять ездил на аэродром? С утра голодный.

Р о ж к о в. Почему с утра? Ко мне он приехал поздно вечером.

Р о ж к о в а. А ты бы поинтересовался. (Входит Леня.) Идите к столу. Папа тоже не ужинал, вас ждал. (Мужчины переглянулись.) Это ему. (Ставит тарелку с голубцами к пустующему стулу.) Тебе, Лень, порумяней? (Садится, говорит мужу.) Сам выбирай.

Р о ж к о в (жене). Почему не ешь?

Р о ж к о в а. Не до еды мне. Сыта по горло… (Спохватилась, спрашивает Леню.) Вкусные?

Л е н я. Угу.

Р о ж к о в (жене). Чем расстроена? Опять из-за каких-нибудь пустяков?

Р о ж к о в а. Все, что творится в доме, в семье, для тебя пустяки. У тебя есть аэродром, самолеты. Но тебе этого мало, теперь я знаю… (Опять спохватилась и умолкла.)

Р о ж к о в. Ясно. Чую его голос.

Р о ж к о в а. Это мой голос.

Л е н я (отодвинул тарелку). Зачем дед ездил к начальнику аэроклуба? Какое он имеет право?!

Р о ж к о в а. А кто ему запретит? И откуда ты знаешь, куда и зачем он ездил?

С о к а л ь с к и й (в дверях). Ездил! (Он медленно подходит к Рожкову.) Ты знал, что Леня подал бумаги в училище летчиков? Ты подбивал его на это? Солдафоном был, солдафоном остался, а теперь парню жизнь калечишь? (Рожков невозмутимо ест.) Молчишь?

Р о ж к о в а. Садись есть, папа. Ведь можно после ужина…

С о к а л ь с к и й. К черту ужин!

Л е н я (вскочил, стукнул вилкой по столу). К черту ужин! Какое право он имеет кричать, наговаривать?!

С о к а л ь с к и й. Притихни, сопляк, когда старшие ведут разговор.

Л е н я (тихо с возмущением). Хорошо, старших не перебивают. Но и слушать тебя, дед, не хочу! Противно! (Убегает.)

С о к а л ь с к и й. Ишь, уже о правах заговорил. Он уже их знает. Обучили… Я тебя спрашиваю, Дмитрий. Тебе кто дал право распоряжаться чужой судьбой?

Р о ж к о в (медленно поднимает голову). Не шумите, хозяин. Знаете, как туго с жильем. Все обещают квартиру, а нам деваться некуда.

С о к а л ь с к и й. Я о другом, Дмитрий.

Р о ж к о в. Ах, о чужой судьбе? О молодой жизни, которую я, солдафон, калечу? Так ведь это и моя судьба. Разве я себе враг? Обрубать парню крылья не дам! Да он и сам не позволит.

С о к а л ь с к и й. Крылья! Нахватались красивых слов, икары новоявленные. Спустись на землю. Хотя откуда тебе понять святое чувство родителя, горе матери? Так вот, я тебя предупреждаю, ты партийный, а в партии насчет семейного быта строго. Я на твое самоуправство пожаловаться могу.

Р о ж к о в. Удивили! Вы на всякое способны. Помню, как сманивали меня в артель, как ваш приятель в тюрьму меня упрятал.

С о к а л ь с к и й. Какой приятель? В том несчастье я неповинен. А в артель, верно, звал. О семье заботился. Знал цену считанным твоим рублям, хотел, чтобы Катя и Ленька не жили в нужде. Но уж коль вспомнил былое, так почему — одно лихо? Это я, чтобы Ленька не рос сиротой, с безотцовской метрикой, в дом тебя принял, зятем признал. Не перебивай, мне твоей благодарности не надо. Я от тебя одного требую: живем под одной крышей — уважай порядки в доме. А насчет жалобы не беспокойся, кому охота сор выносить?