— Когда будешь в Союзе? — наверное, если он перешёл на архивную по нынешним временам терминологию, то заинтересовать его мне удалось. К добру ли?

— Сейчас вылетаю из Танзании, через часов девять буду в Москве. В полдень мне назначил встречу коллега сослуживца Вашего, Юлика, — да, понятно, что лично я бы падре вряд ли так когда-нибудь назвал, так что и за глаза не стоило, по-хорошему. Но ничего умнее в голову не пришло.

— Возле метро по красной ветке? — шуток больше не было, включался он неописуемо быстро и на полную мощность. А я, к стыду своему, из всех разноцветных веток знал более-менее только свою, Таганско-Краснопресненскую. Оставалось надеяться, что в Истре за то время, пока нас не было, не успели выкопать новую станцию.

— Нет, на даче, где речка петляет, — выдал я всё, что очень примерно помнил про расположение монастыря.

— Понял. Лады, прилетай — поговорим. В двух словах обрисуй так же, как про дачу, сможешь? — ого, даже так. С задачей заинтересовать мы справились блестяще, надо полагать. Раз уж он даже по своей, наверняка очень-очень хорошо защищённой линии перешёл на язык Эзопа. «Язык и кто?..» — переспросил поражённый фаталист.

— Если коротко — то тёзка сослуживца Вашего щит бы сковал больше и быстрее, — вывернул мысль я, да так, что и сам не сразу понял. Наверное, опять реалист подключился.

— Хорошо. Надеюсь. До встречи, — и трубка замолчала.

— Слышь, ты, шпион домотканый! Ты чего наплёл-то ему!? — взвился Головин, что весь наш недолгий разговор пыхтел, как баба на самоваре.

— Он всё понял, и это главное, — задумчиво проговорил я.

— Он-то молодец, это бесспорно, а мне когда Федька наберёт, чтоб эти ребусы разгадать — я чего ему отвечу? Что у Волкова на почве поражения электротоком отказал самый последний участок нервного узла промеж ушей?! — обиднее было то, что и Серёга тоже встал ближе к Тёме, глядя на меня выжидательно. Чёрт, вот только обидеться им на меня не доставало, да именно сейчас!

— Он спросил, где встреча. Про метро что-то намекнул и красную ветку, — начал объяснять я.

— Потому что на красной ветке, на Кропоткинской станции, Храм Христа Спасителя стоит, — буркнул приключенец для тех, кто слабо соображал в топографии, да и в принципе, судя по его тону и лицу.

— А я сказал, что на даче, где речка петляет — монастырь же как раз в петле Истры-реки стоит? — продолжал я.

— Ох и повезло же шпионам с тобой, Волков! Тебя подслушивать — последние мозги доламывать, Энигма ты самодельная! — ядовито заметил он.

— Ну, Второв-то понял… вроде бы. А про тёзку и щит — я в школе доклад готовил про академика Харитона, Юлия Борисовича. Который в мордовских лесах и подземельях ядерный щит Родины ковал. Чего-то ничего умнее в голову и не пришло, — развёл я руками.

— Ну, тут вообще не удивил, конечно, — заметил Головин, а Серёга поддакнул.

— Ну привет, мальчишки… в свинцовых трусишках, — неожиданно поприветствовал наше трио из бывших и настоящих диверсантов и с улицы приведённых нечаянных богачей эрудит. И стали ясными сразу несколько вещей: что видеть нас он рад, что спать со вчерашнего дня не ложился и что в части шарад и загадок мне у них ещё учиться и учиться, если повезёт.

С архиереем за руку здороваться не стал — просто переглянулись. «Коллеги, наверное» — резонно предположил скептик. «Зря мы сюда приехали, ой зря-а-а» — снова завёл фаталист.

С нами Фёдор обнялся. Это воодушевляло, хоть и не сильно. Следом за ним, с владыкой в качестве замыкающего, мы зашли в часовенку, в которой, как казалось снаружи, ещё три-четыре человека — и будет не повернуться. И которая оказалась просто кабиной лифта, что плавно утянула нас под святую землю. А потом ещё катала в разные стороны, как в замке у Второва, минут пятнадцать. Тишина в ней при этом царила мёртвая.

Когда створки разошлись, перед нами оказался довольно просторный холл, выложенный крупной бежевой и тёмно-лиловой плиткой в шахматном порядке. Вдоль стен тянулись слева и справа скамеечки тёмного дерева. И по три суровых инока с каждой стороны. Чем-то напомнившими недавнюю роту почётного чёрного караула с копьями и овальными щитами. Наверное, висевшими на груди автоматами.

Вслед за умницей мы с младшим Головиным поплелись через клетчатое поле к украшенным литьём с тематическими мотивами воротам. Вот, вроде, только что форсили в пальто и шарфах, излучая уверенность и строгий парфюм. А теперь плелись под конвоем, как два школьника-хулигана в детскую комнату милиции — безо всякого энтузиазма вообще. Почему-то ассоциация у скептика родилась именно такая. «Ну, сейчас будут пороть!» — предположил фаталист тоном Полиграфа Полиграфовича Шарикова.

В зале совещаний за беззвучно распахнувшимися литыми воротами стоял длинный, человек восемь с каждой стороны смело сели бы, стол. Горели лампы под сводами и по стенам. Свечи вокруг какого-то не то алтаря, не то иконостаса наискосок слева от входа. И с той стороны стола сидел по центру владыка Ларион, справа от него — Михаил Иванович, а слева — Александр Васильевич. Приснопамятный товарищ Директор. Как я не дёрнулся к выходу — сам не понял. По глазам Головина-младшего было предельно ясно — я за всё ему отвечу. Если нам обоим повезёт сегодня.