— Тогда нет разговоров — свозит, побеседуете, чайку попьёте из половника, — вроде как шутливо продолжил я. Отметив, как вздрогнула Зинаида Николаевна на последней фразе, вперившись в меня таким острым взором, что сразу Второв вспомнился с его обсидиановым взглядом.

— За главного остаётся Сергей Павлович Ланевский, мой заместитель по деньгам.

— Ого, шикарная должность! — вскинулся Головин. — А я тогда кто?

— Ты? Ты — первый заместитель по беспределу и начальник управления по борьбе с персоналом, — без паузы ответил моим голосом вылезший без спросу внутренний скептик. И из-за дерева донёсся сдавленный хохот, наверное, кого-то из «приключенцев».

— Красиво. Прямо визитку представляю: латунью по кирзе, — кивнул Лорд.

— Не завидуй — тебе не идёт, — буркнул Тёма, тщательно давя улыбку.

— Тем более, что визитка у него другая будет. Сталь-десятка, золотом по металлу. Метр на два, — добавил я, тоже улыбаясь.

— Непременно. И кольцо сверху, — согласился Серёга.

— А кольцо-то зачем? — опешил Головин.

— Как — зачем? На шее носить. В карман такую не сунешь, а на тачке за собой катать — никакого блезиру нет, — пояснил Ланевский. И из-за акации раздался неприкрытый ржач.

Когда прибыл Умка, и были распределены вахты, смены, дежурства и прочие подробности, Лорд сообщил:

— Парни, Гольфстрим сел в Додоне, можно выезжать. Заправят как раз — и в Москву.

— Какой? — уточнил Тёма.

— Пятисотый.

— Нормально. Прямой рейс?

— Прямее не бывает. Танзания — Шереметьево.

— Шик! Если не путаю, восемь часов — и мы на месте? — Головин потирал руки.

— Девять закладывай, дома, говорят, метёт, — отозвался Серёга.

А я думал, глядя на Качвано Пэндо, что совсем недавно и представить себе не мог, как буду решать вопросы и задачи такого масштаба и в такой команде. И искренне поражался тому, насколько причудливо может тасоваться колода.

— Держи, Дим, — Ланевский оторвал от исписанного листа бумаги клочок с какими-то цифрами.

— Это чего? — удивился я.

— Это телефонный номер. Позвонишь — ответит Таня. И поможет, — уверенно ответил он.

— Таня? Помощник? Персональный? — тревожно спросил я, памятуя о прошлом Бадмы Норсоновны.

— Нет, блин, общественный! Это твой, ну, в смысле ваш с Тёмой консьерж-сервис. Билеты, транспорт, проживание — всё, после того, как приземлитесь в Шарике.

— Серёг, давай только попроще как-то, без Роллс-Ройс Фантомов, а? В церковь едем, как-никак, — на всякий случай возмутился я.

— Ага. «И я в церковь еду, / Воровать невесту!» — пропел сиявший Головин.

— Там автобусик будет, в нём и переоденетесь, и подготовитесь по пути, — успокоил Ланевский.

Дорога до аэропорта ничем не отличалась от дороги из него к отелю Умки и Маньки — потому что была той же самой, единственной в этих краях. Садко ехал плавно и неторопливо — на самолёт опоздать мы не могли. Он был из тех, что без нас точно не улетел бы. Потому что исключительно нас двоих и ждал.

Вырулив на полосу, рванув вперёд и вверх, он неожиданно быстро поднял нас к облакам.

— Чай, кофе? — вежливо уточнила стюардесса по-английски с каким-то твёрдым акцентом, не то немецким, не то голландским, изрядно насторожив внутреннего скептика.

— Чайник чёрного чаю с бергамотом и кофейник чёрного кофе без сахара, пожалуйста, — удивив меня, мгновенно ответил Головин, полулежавший на кресле рядом.

Когда заказанное прибыло, в окружении каких-то плюшек-печенек-конфеток в вазочках, он спросил серьёзно:

— Ты знаешь, что делаешь, Дим?

— Я знаю, что хочу получить в итоге, Тём, — честно ответил я.

— Ну… Лучше, чем ничего, конечно. Цель — дело великое. Великое же? — внимательно глядя на меня, уточнил он.

— Ага. Я тебе, помнится, сны рассказывал разные на Севере, — проговорил я, наливая себе чаю, а ему кофе. Он кивнул, кажется, даже не моргая. — Так вот сон мне был опять. Стоит городок в лесах. И живут в нём люди. И, знаешь, хорошо живут. На работы ходят, в отпуска летают, детей растят, внуков. Спортом занимаются, самодеятельностью всякой.

— Как в Союзе? — неожиданно подсевшим голосом спросил стальной приключенец, не сводя с меня глаз.

— Вроде того. Только лучше. Дефицита нет, бедности и голодухи нет. Все друг друга знают, в гости ходят, семьями дружат, детей на улицу отпускают без опаски. И, Тём, улыбаются друг другу. По-людски, а не по-американски, понимаешь? — я заглянул ему в глаза, надеясь найти понимание. И нашёл полное.

— Понимаю, Дим. Бабуся из баобаба сказала, что я буду счастлив, пока мы с тобой смотрим в одну сторону. Я в чертовщину верю редко. Но это, как по мне, так и не она вовсе. Тебя как за руку кто ведёт, что на северах, что в Испании, что с упырями этими и прочим… Я с тобой, Дима. А расскажи про тот город ещё? — и он поразил меня восторженным, жаждущим чуда взглядом, больше подошедшим бы школьнику начальных классов на кремлёвской ёлке или в цирке.