— Да думал до истока Трупянки дойти. На Исконе бывал, почти добрался до начала её. Тут, гляжу, почище лес, поровнее, — поднял я глаза на него.

— Эва… Ну, коли там прошёл, то и тут проберёшься. Да надо ли? — помолчав, ответил он.

— Сам не знаю. Вот как царь-дерево встретил — уже и задумался, идти, или ему поклониться и дальше по маршруту двинуться.

— Красиво сказал про царь-дерево, ладно, давно так никто не говорил, — улыбнулся дед, шевельнув бородой, из которой аккуратно выбирал крошки. — Я так мыслю, к истокам ты и в другой раз сходить сможешь, коли лес тутошний приветит тебя.

— Спасибо за науку, хозяин лесной, — склонил я голову.

— Хитёр ты, Дима. Хотя правду говоришь, вроде, — начал было он, но будто переключился неожиданно, — нас, лесничих, обычно сторожами лесными зовут, а ты, вон, хозяином величаешь!

— Ну так есть такие сторожа, у которых лучше, чем у хозяев всё обихожено, деревце к деревцу, кустик к кустику, — улыбнулся я. — И народ лесной поёт и пляшет.

На этих словах волк снова начал переминаться с лапы на лапу, явно намекая, что две колбаски — ни к селу, ни к городу, то ли дело — три. Тёма смотрел на него с лицом скорбным и полным недоверия, как интеллигент — на сообщение о выигрыше в лотерею. Уж я-то знал точно.

— Ишь, заливает, а? — дед обернулся к Головину, явно не спеша развивать беседу про лесные тайны.

— Этот может, Степан Митрофаныч. Такие пули льёт — что ты! — внезапно поразил фольклорными выражениями и интонацией вождь приключенцев.

— Так за каким, говоришь, делом в Горки путь держишь, — повернулся обратно ко мне кроличий треух с хитрыми глазами под ним.

«Не говорил никто об этом, жулик старый!» — буркнул фаталист. «Грубо играете, дедуля» — поддержал его скептик. Реалист в беседу не вступал, с улыбкой глядя то на волка, то на дерево, то на их хозяина-сторожа.

— Походники мы, Митрофаныч, — будто напоминая выжившему из ума, ласково ответил я, — гуляем вот. Глядишь, сторожку какую, зимовье охотничье по пути найдём, погреемся. А то и заночуем. А там на электричку сядем — и домой. В понедельник на работу же, — пожал плечами я.

— И Артём тоже в понедельник на работу пойдёт? Это где ж такая работа, чтоб Стечкины в табельное выдавали? — поддел меня старик.

— Не, у Тёмы работа — не приведи Боги! — отмахнулся я, сделав глубоко расстроенное лицо. А дед изогнул бровь при не самом привычном и распространённом упоминании Богов во множественном числе. — Двадцать пять часов в сутки на посту, иногда — все тридцать. На износ работает, бедолага, на износ!

— Но, поди, плотют прилично? — поддержал мой настрой лесник.

— Не обижают, это да, — кивнул я. А Головин тяжко вздохнул, будто бы намекая, что от премии всё равно не отказался бы.

— Вам, ребята, по моим следам надо двигать. Я как раз с той стороны и пришёл, — допив чай, дед вытряхнул из чашки оставшиеся чаинки и вытер её снегом, поставив чистую донышком вверх на сугроб. — Избушку найдёте часа через два-три, там как раз охотники ночевали, их и проведывал. С Горок приехали вчера, да вместо охоты сплошная пьянка у них пошла.

— Что ж так? — с неожиданным участием влез Тёма.

— Дык, говорят, власть меняется. Что-то там чуть ли не в самой Москве придумали, перекроили землицу тутошнюю так, что никто и в ум не возьмёт, зачем да почему. Вот и выехали они проветрить мозги за подумать, к чему готовиться. Там и директор леспромхоза, и начстанции, и участковый, и главврач — они самые первые охотники в округе и есть. И до водки — тоже, — хмыкнул он в конце.

Я чудом сохранил на лице выражение лёгкой, не предметной заинтересованности, вроде как чисто из вежливости сидел кивал, а к теме разговора никаким боком не касался. Как и Головин, в котором в такие моменты просыпался редкого мастерства и таланта актёр.

— Ну, на ответственных постах товарищи, надо же как-то расслабляться, — с пониманием покивал Тёма. Со стороны вполне могло показаться, что он прослышал о том, что где-то в тёплой избушке кто-то пьёт без него и разгорелся энтузиазмом попасть в те щедрые края побыстрее.

— Вот и они так думают, ага, — согласно отозвался Митрофаныч. — Ладно, благодарствую за хлеб-соль, за тепло да разговор приветливый. Бывай, Артём, — и он пожал руку сперва Головину, а потом и мне, уже вдевая валенки в петли креплений.

— И тебе, Дима, мир по дороге, — усмехнулся странный дед, когда я всё же не смог удержать невозмутимого выражения на лице. Оно, лицо, то есть, вылупилось на лесника так, будто он заговорил, а то и запел на языке саха или банту.

— Это у нас присказка такая. В этих, примерно, краях, — добил он и Головина, уже стоя на лыжах. Махнул нам варежкой — и поехал себе дальше. Серый трусил за ним следом, прямо по лыжне.