– Да, ты отправишься с Дос-Тевом, – с горечью сказал Меа-Куин. – А я, поскольку моё тело слабее и хуже ваших, должен остаться, потому что кому-то нужно охранять корабль. Теперь все ложится на ваши плечи, принц Лемниса.

Когда старый ученый произнес этот титул, свергнутый с престола принц медленно расправил плечи. Вынырнув из пучины противоречивых эмоций, он вновь почувствовал под ногами твердую почву. Впервые к нему обращались именно таким образом. Это означало, что независимо от того, что случилось бы с Меа-Куином и Лемнисом, он оставался истинным принцем, единственным, на кого они могли положиться. Их единственной надеждой. Единственным символом светлого будущего.

Теперь он был спокоен, его больше не охватывало то лихорадочное возбуждение, что привело к его недавней вспышке. Теперь он чувствовал, что вполне владеет собой. Чувствовал, что стал сильнее.

– Нет, Меа-Куин, – сказал он. – Не только на мои плечи. Плечи нас троих несут равное бремя, ибо ваша роль на корабле так же важна, как роль Булло или моя.

– Оставайтесь всегда у передатчика, всегда, вы понимаете, всегда, потому что я обещаю вам, что, хотя я могу и не вернуться, все равно настанет момент, возможно, всего лишь на мгновение, в течение которого ваши сообщения могут быть переданы. Ждите этого момента, ибо от него может зависеть будущее Вселенной. Я знаю, что у нас все получится, что послание будет передано, но если мы никогда больше не встретимся, я не хочу думать, что великий Тор полностью уничтожит все то благородство духа, заложенное в вас, то, что люди называют душой, и, возможно, мы встретимся снова, за пределами этого странного творения, называемого материей.

– Я понял, – ответил Меа-Куин. – Я буду ждать.

– Тогда мы отправимся в путь с наступлением темноты, через день, – сказал Дос-Тев. – Я должен подготовить невидимые доспехи.

Вскоре после наступления лунной ночи, длившейся целый месяц, Меа-Куин наблюдал за их уходом, присев за пультом управления в комнате внизу, и, пока его глаза смотрели на экран телевизора, на котором перед его глазами представала картина ночи, его руки выполняли манипуляции, посылая в эфир потрясающий поток вихревой энергии, в надежде обмануть приборы или отвлечь внимание Неправильности Пространства от устья кратера. Он создал мощное поле потрескивающей статической энергии, мерцавшее внизу, у основания корабля, и создал волшебное световое представление на шероховатой лавово-базальтовой поверхности спутника. Радужные мерцающие огоньки, казалось, изгибались под действием невидимой силы и сливались друг с другом. Излучатель Ти-Ранли раскачивался под непосильной нагрузкой, накопившийся заряд просачивался в помещение, но Меа-Куин, казалось, не замечал этого.

Там, в черноте, где над зияющей пастью кратера, темной, как бездны Тартара, висела тонкая полоска света, порождённая восходом земного светила, его мысли обрели чёткость. В слабом свете Земли были видны неровные очертания спутника за пределами кратера и вокруг него. Слабые фрагменты зазубренных хребтов призраками выступали из мрака на фоне диска Земли. Тёмные ямы и каверны намекали на другие кратеры, на изрезанную трещинами разрушающуюся поверхность, которая, лишенная воздуха и воздействия жизни, подвергалась вековой эрозии только под влиянием времени. Одна из обрывистых стен внутреннего кратера Коперника, неровно вздымавшаяся в земном сиянии, зияла рваной прорехой, образовавшейся из-за бомбы, брошенной Булло. И все же Меа-Куин, как ни напрягал зрение, не мог разглядеть никого из тех двоих, кого искал, хотя и знал, что их невидимые тела, окруженные силовыми полями, перенаправляющими свет, пробираются по невидимому силовому лучу, тянувшемуся от странного массивного проектора на носовой части космического корабля. Этот проектор использовался Дос-Тевом в тот момент, когда Неправильность Пространства зашвырнула ракету с посланием, как бумеранг, обратно на отправивший её корабль, чтобы уменьшить инерцию и разрушительную способность несущейся на них ракеты.

С помощью Меа-Куина в сбрую невидимости был встроен компактный крошечный излучатель незаметного луча. Дос-Тев и Булло могли направлять луч вниз, в кратер, что позволяло им замедлить спуск до нужной им скорости. Дос-Тев полагал, что, создав на дне кратера восходящий цилиндрический силовой луч, они смогут подняться наверх, если их опасная затея увенчается успехом.

Кратер, благодаря отсутствию атмосферных искажений в безвоздушном пространстве, казался ближе и меньше, чем был на самом деле. Меа-Куин знал, что его поперечник составляет пятьдесят шесть миль и что дно, расположенное на глубине 12 000 футов, образует чашеобразную кольцевую формацию, в центре которой находится внутренняя шахта двухсот ярдов в диаметре, уходящая вертикально вниз. Он выждал шесть часов, за это время, как они планировали, Дос-Тев и Булло успеют добраться до примерного центра кратера. Затем, пробормотав мольбу Тору, ученый наклонился и своей похожей на коготь рукой щелкнул выключателем.

На носу космического корабля появилась любопытная полуцилиндрическая сеть проводов. Она светилась красным, и по мере остывания металла испускала пульсации и мерцание. В одно мгновение сеть остыла, прижавшись к массивному проектору, и поддерживающий луч невидимой силы, протянувшийся через прореху до центра кратера, исчез. Где-то над Коперником невидимые Дос-Тев и Булло провалились вниз, когда плоскость силового луча рассеялась у них под ногами, и теперь падали к сердцевине кратера, регулируя скорость падения своими аппаратам.

Тьма была клубящейся и непроницаемой. Вверху – кружок звездного поля, похожий на черный бархат, слегка присыпанный хрустальной крошкой, постоянно уменьшался в размерах. Вокруг и внизу – тьма настолько плотная, что казалась почти живой.

В первые несколько минут падения Дос-Тева охватили противоречивые ощущения. Падая, из-за охватившей его невесомости, он не мог связно мыслить. Его ноги в воздухонепроницаемом металлическом корпусе космического костюма слегка напряглись. Он не чувствовал под ногами ничего твердого, ничего прочного. Силовой луч, веерообразно проходивший под ним, обеспечивал мягкую поддержку всему его телу, как если бы он находился в плотной жидкой среде; здесь же были только пустота (воздух на такой высоте был слишком разреженным, чтобы его можно было брать в расчёт) и темнота.

Частое затрудненное дыхание в наушниках радиотелефона напомнило ему, что Булло тоже спускается вместе с ним в глубины кратера, несомненно, испытывая все те же бурные фантасмагорические эмоции, что испытывал и он сам.

– Булло! – негромко позвал он в крошечный передатчик, встроенный в его шлем. – Как дела?

– Это вы, сир? – раздался встревоженный голос Булло. – Айхуу! – какое облегчение! Я чувствую себя таким же бесплотным, как астрал на газовой планете. Я ничего не вижу, кроме нескольких звезд над головой. Я уже начал думать, что мы ничего не видим из-за всего этого снаряжения: скафандра, сбруи невидимости и всего остального.