Федор тем временем Устинье руку предложил, на санки кивнул.

Устинья кивнула, да и пошла. Время сейчас такое… пусть его. Откажешь — скандал точно будет, настроение у всех испортится. А так и родители не возразят — Устя ни на секунду не забывала про отцовские мечтания, ни Илья, ни Аксинья…

Ох, морочит ей голову этот гад зеленоглазый!

Устя Михайлу с радостью бы под лед спустила, да вот беда — нельзя покамест. А хочется, никакого зла на негодяя не хватает! Но пока о том разве что помечтать можно, недолго.

И были санки.

Раз за разом скатывались они с высокой горки. Федор впереди сидел, санями правил, Устя сзади к нему прижималась, пару раз в снег они валились вместе, хохотали до слез. Странно даже.

Не был Федор таким никогда.

Или то сила ее действует?

Как Устинья поняла, привык он на ее силе жить, в той, черной, жизни. Потому и сила Устиньина его узнала, привычно подпитать рванулась. Все же не проходят зря долгие годы. Потом уж Устя себя контролировать стала, вот рядом Федор, а она закрыта, силу из себя пить не дает, крохи получает он супротив прежнего. А хочется ему больше… вот и тянется. Клещ!

Михайла тоже не терялся, Аксинью развлекал. Истерман (где ж без тебя, заразы?!) боярина перехватил с боярыней, говорил о чем-то… Алексей Заболоцкий доволен был.

Устя на Федора с тревогой поглядывала. Чем дальше, тем наглее вел он себя: то прижмет, ненароком, сажая в сани, то повернет их так, что скатятся они в снег, и он на ней лежит… и дыхание у него становится тяжелое, неровное, и глаза выкатываются…

Наконец Усте прискучило раз за разом вырываться, она косой мотнула, в сторону отошла.

— Хватит! Накаталась!

Федор ее за руку схватил.

— Чего ты! Пойдем еще раз!

— Не хочу я больше, царевич. Голова кружится.

— Пошли, сбитнем напою. И калачи тут продают, слышу… а бусы хочешь?

Федор был довольным, радостным… глаза горели. Хорошо!

Сейчас бы… он даже уголок присмотрел укромный между палатками. Затянуть туда Устю, да поцелуй сорвать с губок алых. Лучше — два поцелуя… или три?

Устя эти мысли как по книге читала.

— Не хочу я, царевич. Охолонуть бы мне.

— Пошли, не ломайся!

Федор к такому не привык, за руку Устинью потянул. Царевич он! Никто ему и никогда не отказывает! А кто отказывает — ломаются просто. Кривляки бессмысленные!

Устя зашипела зло. Ах, пнуть бы тебя сейчас так, чтобы три года жена без надобности была! Да ведь отец потом с нее три шкуры спустит!

Силой своей попробовать подействовать?

Можно. Сделать так, чтобы Федор обеспамятел, она и сейчас может, только рисковать не хочется. Мало ли, кто заметит, что заметит, полно на гуляньях глаз приметливых.

Словами еще попробовать? А когда не действуют слова-то?

— Пусти, Федор Иванович. Не в радость ты мне.

— Устенька, не упрямься… с ума схожу, жить без тебя не могу.

И тащит, зараза, тащит к палаткам! Нельзя ж себя позорить так… и позволять ему ничего лишнего тоже не хочется, ее ж стошнит, одно дело голову словами морочить, другое хоть пальцем до него дотронуться!

Устя бы ударила. Не дала бы себя никуда затащить, но…

— Пусти боярышню, братец.

Голос вроде и негромкий, а обжег крапивой, Устя аж подскочила на месте, малым в сугроб не рухнула. Государь Борис Иоаннович?!

И не померещилось, не помстилось. Стоит, смотрит прямо, улыбается весело. И не скажешь, что царь… одет просто, неприметно, хотя и дорого. А все ж ни золота, ни соболей на нем нет.

Федор зашипел, ровно гадюка, глазами сверкнул.

— Борисссссс…

Второй раз государь повторять не стал. Просто стоял и смотрел на пальцы, на рукаве Устиньи сжатые, пока те не дрогнули, не распрямились…

Понятно, легко Федор не сдался.

— Чего тебе, братец? Не мешай нам с невестой!

— Иди… братец, погуляй, да без невесты. Не в радость девушкам, когда их силком тащат.

— Я…

— Иди, и на боярышню не оглядывайся. У нее глаза испуганные, и губы, вон, дрожат, и отталкивала она тебя не для игры.

Кажется, Федору то и в голову не приходило. Глаза, губы, да кому какое дело, когда ему чего-то пожелалось? Но совесть в нем и на кончик ногтя не проснулась, не блеснула.

— Я…

— О боярышне я позабочусь. А скажешь кому, что я тут был — пожалеешь. Как в детстве. Понял?

Федор черными словами выругался — и прочь пошел, только снег из-под каблуков взметнулся.