Шрифт:
— Типа этих… которые по домам ходили и спрашивали, верим ли мы в бога? — морщит лоб Маринка.
— Типа того. Но эти по домам не ходят, живут своей общиной, к себе особо никого не зовут… По стране их несколько общин, наша — самая большая. Главный — брат Игорь. Был. Сейчас — не знаю. И вот за брата Игоря меня и хотели замуж отдать.
— Ого… — Марина садится за стол, кладет руки на столешницу, чуть подается вперед, — и почему ты молчала-то?
— Не знаю… — пожимаю я плечами, в очередной раз искренне удивляясь собственной недалекости и зашоренности, — как-то стыдно было, понимаешь? Я вырвалась впервые в жизни в другой мир, обалдела от того, насколько все реально другим было. Универ… Ты не представляешь, что это было для меня! Насколько это был огромный прорыв! Меня же готовили к роли жены и мамы, воспитывали правильно, и то, что я собиралась учиться дальше, родителям не нравилось. А я… Я хотела дальше. Сама до сих порт не понимаю, как решилась на такое. И, когда все получилось, меньше всего мне хотелось возвращаться. И меньше всего хотелось, чтоб кто-то в универе узнал, откуда я выползла, из какого средневековья… Я словно крылья обрела, понимаешь? Мне казалось, что я все смогу, всего добьюсь…
— И добилась бы, — кивает Марина, — если бы не уехала так экстренно тогда. Колесник еще полгода горевал ходил. И даже на бэк-вокал никого не брал.
— А сейчас “Адские студенты” выступают?
— Нет, — вздыхает Марина, — распались после того, как универ закончили. Колесник же на последнем курсе учился, и парни из его группы тоже. Колесник сейчас в Москве, в каком-то проекте, по телику его видела недавно. Рафик и Артем здесь, работают, бизнес свой у них, известные ведущие, праздники ведут и так далее. Мы их на три годика Михо заказывали.
Мы молчим пару секунд.
Мне ужасно хочется про Камня и Лиса спросить. Или хотя бы как-то перевести разговор на них, но…
Но нет.
Не стоит.
— Ты многих уронила, Вась, когда вот так… уехала… — кажется, Марина понимает прекрасно, о чем я хочу спросить, но не решаюсь.
— Я сама упала, Мар, — говорю я, — мне было больно и тяжело. И никто не помог. Кроме Тошки.
— Потому что ты никому ничего не сказала! — Марина неожиданно раздражается и лупит ладонью по столешнице, — ты просто пропала! И всех закинула в блок! И мы не могли ни дозвониться, ничего!
— Хотели бы, нашли, — горько бормочу я, отворачиваясь, и подруга понимает, о ком конкретно я говорю.
— Ну да, из зоны легко искать, — язвительно отвечает Марина, и я поднимаю на нее обескураженный взгляд.
— Из какой еще зоны? Ты о чем?
27
Марина смотрит на меня внимательно, и мне от ее взгляда все больше и больше не по себе. Как и от ее слов.
Зона… Какая еще зона?
— Вася… А ты вообще не в курсе, да? — как-то очень тихо и спокойно говорит Марина, и я обмираю. Потому что понимаю, что сейчас услышу что-то, что перевернет все мои представления о прошлом.
И разрушит мой мир, тот хрупкий кокон, в котором мне, пусть и не очень комфортно, но все же, спокойно и тепло живется. Жилось.
Пока не вернулась в родной город.
Нельзя войти в одну реку дважды.
Нельзя вернуть то, что когда-то было.
Нельзя…
— Вася, Камень в тот день, когда ты уехала, попал в ментовку, — Марина щурится чуть-чуть, отслеживая мою реакцию, и продолжает, — а потом уехал на зону. На четыре года.
Ментовку… Зону…
Эти слова бьют меня по голове, словно здоровенным мешком, набитым чем-то душным, не тяжелым, но оглушающим.
Перед глазами все плывет, я с трудом удерживаюсь, чтоб не свалиться со стула, приходится хвататься за край столешницы, и внимание в глазах Марины сменяется беспокойством:
— Вася! Мать твою! Вася! Так…
Она вскакивает, наливает мне воды, забирает стакан с вином.
— Пей! Мелкими глотками. Спокойно. Черт меня дернул… Вася! Не вздумай тут падать!
Я пью воду, бездумно глядя перед собой и толком не понимая даже еще услышанного. Не осознавая.
Зона…
Так вот они о чем намеками говорили… А я не поняла. И не захотела понять. Но почему? Они же… У них же туса была какая-то как раз, когда меня Тошка спасал? На ней что-то случилось?
— Почему, Марин? — выдавливаю я невнятный вопрос. Кашляю натужно. В горле дерет, и Марина силой заставляет выпить еще воды.
— Что, почему? В зону? Пей, давай! Там букет был полный, Тигрик говорил… Наркота, фальшивые бабки, оружие. Тачка ворованная, вроде. Знаешь, я не вдавалась, если честно. Я тогда в ахере была от тебя, в основном. Потому что у вас, вроде, такая была любовь, такие чувства, а ты в один день всех кидаешь и выходишь замуж! И за кого! За Весика! Это вообще кринж был, Вась! Весь универ в шоке ходил!
— Но я не выходила за него замуж! — нахожу я в себе силы оборвать этот поток бреда, и добавляю самокритично, — тогда, по крайней мере… Постой. А Лис? Лис почему ему не помог? У него же отец…
— А Лис с ним попал, — усмехается грустно Марина, — их в одной тачке приняли. И раскатали.
— И он тоже… В зону? — вздрагивает мой голос.
А перед глазами — хищная улыбка Лиса, и его слова грубые: “Повторяю свои прошлые ошибки. Верю тебе, разговариваю с тобой. Оправдываю тебя. А надо по-другому. И тогда тоже по-другому надо было. Но я же дебил… Был. А теперь нет.”