Шрифт:
— Есть, — недовольно отвечает Камень.
— Я в твоем возрасте бешеный был… — вздыхает Большой, — Демку, — кивает он на Бешеного Лиса, — так прозвали, потому что спокойный был, как танк. И так же спокойно гусеницами давил любого, кто мешал. Без тормозов, короче, отмор. Боялись его. А про меня знали, что я дурной, но отходчивый… Но чужого мнения тоже не слушал, да…
Он снова смотрит куда-то в пространство ностальгически туманно.
— Мы слушаем, — отрубает непримиримо Камень, не желая прочувствовать всю тонкость момента, — если оно того заслуживает.
— Щенок, — с удовлетворением делает окончательный вывод Большой, возвращаясь из своих грез, — как ты с ними выдерживаешь, Лис? — поворачивается он к своему приятелю, молчаливо наслаждающемуся сигарой.
— С трудом, — пожимает плечами тот, — но ты привыкнешь со временем к тому, что их хочется пристрелить. Но нельзя.
— Нельзя, — сожалеет Большой, — столько проблем бы разом решилось.
Я перевожу взгляд с одного на второго, потом немо взываю к своим мужчинам. Камень только пожимает плечами едва заметно, его эти речи вообще не трогают. Он свое сказал, позицию обозначил, на этом все.
Лис усмехается, подмигивает мне:
— Не обращай внимания, малышка, старые пердуны молодость безбашенную вспоминают.
— Бойцы поминали минувшие дни… — киваю я.
— Точно.
— А твой-то, — указывает на Лиса сигарой, экспроприированной из коробки на столе, Большой, — весь в тебя. Такой же утырок конченный.
— Гены, — философски выдыхает дым Бешеный Лис.
Судя по сощуренным в холодном веселье глазам Лиса, надвигается второй круг ругани.
Хорошо, хоть спокойной.
Мужчины уже выяснили все звенья в пищевой цепочке, и теперь кусаются чисто из спортивного интереса. Напряжение сбрасывают.
А я понимаю, что как-то ужасно устала за этот день.
И очень сильно хочется плюнуть на все выяснения, и просто уткнуться в плечо Камня, вытянуть ноги на колени к Лису… И так вырубиться.
Но у судьбы на меня сегодня другие планы.
Телефон мой трезвонит неожиданно, номер городской.
Поднимаю трубку.
— Василиса? — мужской голос, знакомый, — я лечащий врач вашей мамы…
55
Я в этот момент испытываю острейшее желание отбросить телефон в строну и закрыть уши руками. Это может быть всего лишь обычный звонок, например, врачу надо согласовать со мной изменение в лечении или еще что-то, но в голове жестким битом стучит: “Это все. Все. Все”.
— Ваша мама скончалась сегодня, в восемнадцать тридцать… — бьют меня неотвратимые слова, и я все же не выдерживаю. Выпускаю трубку из рук.
Ее тут же подхватывает Камень, щурится на меня тревожно, прикладывает к уху и слушает врача, кивает.
А меня обнимает Лис.
Порывисто, сильно, сжимает со спины так, что дышать тяжело становится. Или это от другого?
Не сразу понимаю, что меня душат слезы.
Они текут по щекам, а внутри — по гортани, закупоривают, заставляют сжаться.
И мне ужасно хочется получить больше воздуха, больше, больше! Царапаю горло, и Лис тут же перехватывает мои руки, целует вспоротую ногтями кожу. Его губы горячие, а я — холодная.
И не вижу ничего.
Только Лешку, молча кивающего в ответ на слова врача, а затем задающего короткие вопросы. При этом он не сводит с меня напряженного взгляда, а я сказать ничего не могу. Лис не выпускает, держит, целует, что-то шепчет, я даже не слышу, что именно. Просто понимаю, что он меня греет. Они оба сейчас греют.
Потому что холодная я совсем. Дрожу.
Все остальное словно в тумане: расстроенный голос Большого, короткие распоряжения хозяина дома, потом мы куда-то идем, едем…
За окнами машины мелькают деревья.
А мне холодно. И тепла сидящих рядом с двух сторон мужчин не хватает.
Голос врача на репите звучит в голове.
Умерла. Умерла. Умерла.
Вот и все.
Все.
У меня никого не осталось. Совсем никого.
— Совсем никого… — я шепчу это вслух, для себя. Но меня слышат.
— Мы есть, малышка, — голос Лиса непривычно серьезный и нежный, а его поцелуи — утешающие, — мы. Я и Камешек.
На мои холодные ладони падает огромная огненная рука Лешки. Он не умеет утешать. Делает то, что умеет. Греет.
Боже…
Если бы не они, я бы замерзла полностью.
Они не говорят привычных слов, банальных, не нужных. Они просто рядом.
И мне становится легче.
Оглядываюсь, только теперь осознавая, что мы куда-то едем.
— Куда мы?
— Надо в город, — коротко говорит Лешка.