Шрифт:
— В машине есть вода? — ком в горле никак не желает проходить, и я мучительно сглатываю.
— Нет. Давайте съездим купим.
— Вы езжайте, а я тут побуду, — решаю я, — хочется чуть-чуть пройтись, проветриться…
Иван стоит пару секунд в раздумьях, потом осматривается, словно ищет, откуда может выпрыгнуть опасность, но старая хрущевка до такой степени безобидна и скучна, что даже младенцу ясно: никакой тут опасности не было и быть не может.
Разве что опасность умереть со скуки или покрыться мхом.
— Я вон там, на лавочке, посижу, подожду, пока… ваш товарищ выйдет, — говорю я.
Иван кивает, снова осматривает периметр, а затем садится в машину и уезжает.
А я в самом деле иду к лавочке на детской площадке.
Сейчас тут никого нет, малыши все в саду или на дневном сне.
Я сажусь на лавочку, откидываюсь на ее ветхую спинку и прикрываю глаза.
Ищу в себе что-то похожее на ностальгию. Это же двор моего детства… Я же должна испытывать какие-то эмоции по этому поводу?
Хоть что-то?
Не все в моем детстве было плохо. Много и веселых, хороших моментов имелось.
Но они почему-то не вспоминаются. И никакого щемящего чувства нет и в помине.
Наверно, я слишком сильно хотела отсюда вырваться когда-то… Вот и перегорело все.
Этот двор, этот дом, квартира, люди, живущие здесь… Все это уже не мое. И не оставило никакого следа в душе.
Наверно, это и хорошо…
— Василиса? — знакомый голос заставляет меня встрепенуться и открыть глаза, — какая встреча!
64
Этот голос, тихий, с проникновенными, мягкими нотами, мне во сне иногда снился. В кошмарах.
Смотрю на брата Игоря, вообще не поменявшегося за эти пять лет, и думаю о том, что я — редкая дура, с чего-то решившая, что двор моего детства — вполне безопасное место. Настолько меня растормозило нахождение здесь, что заглушились базовые инстинкты.
Один из них сейчас экстренно воскрес и требует уносить ноги.
Но у меня, кроме инстинктов, еще и голос разума имеется. И вот он-то и оставляет сидеть на месте. Да еще и заставляет держать лицо, делая его нарочито равнодушным, спокойным.
Киваю.
Брат Игорь, понимая, что я не собираюсь вставать, как делают обычно в общине, приветствуя своего лидера, чуть заметно кривит губы, а затем присаживается рядом на лавочку!
Да что ему надо от меня?
Инстинктивно хочется отодвинуться, и в этот раз я себя не сдерживаю. Демонстративно отсаживаюсь дальше.
— Как у тебя дела? — начинает разговор брат Игорь.
— Нормально, — холодно отвечаю я, — вы что-то хотели?
— Да, — кивает он, скорбно склоняет голову, — прими мои соболезнования… Сестра Лариса была хорошей, честной и праведной… Жаль, что в таком сложном моменте она осталась без помощи…
Это он так на меня намекает, что ли?
Всю мою неловкость смывает волной гнева. Тварь, вот ведь тварь!
Встаю, не желая больше делить в этим человеком лавку.
— Да, мне тоже жаль, что община, которой моя мама отдала столько сил и посвятила всю свою жизнь, не поддержала ее в болезни!
Брат Игорь, явно не привыкший, чтобы с ним вот так разговаривали, тоже встает, его круглое лицо становится красным.
А я смотрю на него и внезапно понимаю, что этот человек, который казался мне когда-то ужасным, противным до тошноты и очень-очень опасным… Смешон.
Почему я его боялась?
Чего я боялась?
Дурочка восемнадцатилетняя, привыкшая слушать родителей, зависеть от них, воспитанная в уважении в старшим, и, конкретно, к лидеру общины. Он же мне казался всемогущим!
А сейчас смотрю на него и удивляюсь: как я могла вообще подумать о том, что он опасен? Он же… Никто! Обычный похотливый мужик, обманом заманивший в свои сети доверчивых людей!
— Да как ты смеешь? — разрождается, в итоге, брат Игорь отповедью, — ты, бросившая своих родителей, сбежавшая из дома! Против их воли! Ты — содомитка! Думаешь, никто не знает, что ты делала в этом гнезде разврата? Думаешь, твои родители не знали?
Я задыхаюсь от мысли, что кто-то мог сказать моим родителям о нас с Лисом и Камнем! Боже… Да они же меня прокляли, наверно!
Жар приливает к щекам.
Ненавижу! Ненавижу их, людей, считающих, что лучше всех знают, как надо! Думающих, что имеют какое-то моральное право поучать других, лезть в постель к другим людям, осуждать, злословить!
Ненавижу!
— Думаю, прокуратуре будет очень интересно узнать, каким образом в вашу постель попадают молоденькие прихожанки, брат Игорь, — говорю я и сама удивляюсь тому спокойному, язвительному даже тону, который звучит сейчас.