Я не стал спорить. Просто подошел к Лазовскому и сказал:

— Пока мы не получим санкцию, вам нельзя покидать милицию.

— Боитесь, что я уничтожу следы? Улики? Ха! Но как вы меня остановите?

— Вы только что оскорбили грубой и, так сказать, нецензурной бранью сотрудника милиции, а это уже, на минуточку, мелкое хулиганство.

— Я?.. Когда, кого? Что вы несете?!

— Суд уже не работает, — я демонстративно посмотрел на наручные часы, будто бы сверял время, — но ничего, завтра свозим вас к судье, а пока придется посидеть в камере. Вот так.

— Что?! Да вы знаете, кто за мной стоит? Да вы…

Я не стал дослушивать, сгреб Лазовского за шкирку и стянул вниз, на первый этаж.

— Этого в камеру, — приказал я дежурному. — За мелкое оформи.

— А… протокол? — растерянно пробормотал дежурный.

— Придумай что-нибудь, — распорядился я. — Не первый год замужем-то.

Лазовский всё ещё шумел, возмущался, топал ногами, выкрикивал что-то на грани истерики, но я уже твёрдо знал — если его сейчас не закрыть в камеру, он успеет подчистить всё, до чего ещё можно дотянуться. Конечно, если ему действительно есть, что скрывать. А вот санкции на обыск всё не было. Местный прокурор почему-то совсем не торопился с её оформлением. О причинах такой медлительности я, в общем-то, догадывался. В этом городе всё шевелится медленно, лениво, как старый сом на дне — только пока его не ткнёшь острым багром. Но пока моя задача — не разгонять местную элиту, а закрепиться по главному делу: собрать улики по исчезнувшим. А с верхушкой, если понадобится, я позже поработаю. Спокойно и по закону.

В коридоре послышались шаги, и вскоре из своего кабинета спустился Бобырев. Похоже, услышал крики Лазовского.

— Витя! — сразу завёлся Лазовский, словно только его и ждал. — Ты посмотри, что творят! В камеру меня хотят, как хулигана. За что? За то, что, мол, матюгнулся. Ты своих-то поумерь, а?

Бобырев нахмурился, расправил плечи, сразу выставил вперёд свои подполковничьи погоны и тяжело спросил:

— В чём дело?

Я повернулся к нему, тут же кивнул Орлову, и тот без слов взял Бобырева под локоть и вежливо, но настойчиво увёл в сторону, подальше… А с Лазовским я церемониться не стал. Запер в камеру. Пусть посидит, остынет. Не люблю, когда на меня голос повышают. К тому же, чуйка не просто подсказывала — она буквально уже орала, что в доме Лазовских не всё чисто. Вот бы поскорее получить санкцию. Руки так и чешутся всё проверить самому.

Утром я пришел на работу пораньше и сразу взял под контроль дежурную часть, КПЗ и Бобырева из виду не упускал. Излишние предосторожности? Да кто знает, на что пойдут местные, чтобы освободить Лазовского.

Санкции так и не было, но у меня имелся козырь в рукаве, и я ждал момента, чтобы его применить. И вот дождался… когда знакомый гул двигателя привлёк внимание. Во двор ГОВД медленно въехала чёрная «Волга». Я поднял голову от бумаг, подошёл к окну и, едва различив фигуры в подъехавшей машине, ощутил, как всё внутри будто натянулось, затрепетало.

Я быстро сбежал вниз. На крыльце первыми показались знакомые, даже родные силуэты. Вперёди шагал Никита Егорович Горохов — широкоплечий, в плаще, с видом человека, который не в провинцию приехал, а вернулся в собственный штаб. За ним — Федя Погодин, оперативник, мой старый боевой товарищ, с привычной ухмылкой на лице и походкой человека, которому всё давно ясно. Следом пыхтел грузный Алексей Катков, в очках, с чемоданом, набитым аппаратурой. Замыкала процессию Света… Моя Света. Психолог-криминалист, жена, опора. Несмотря на усталость от дороги, в её взгляде я много чего мог уловить: тревогу, решимость, теплую радость от встречи.

Я выбежал им навстречу, не дожидаясь, пока они войдут. Подошёл к Свете, обнял крепко, прижал к себе, чувствуя, как всё напряжение последних дней улетучивается, уходит и растворяется. Мы поцеловались, и в этот короткий миг исчезли кабинеты, бумаги, задержанные — осталось только мы.

— Ну ты и устроил тут, — усмехнулся Горохов, хлопнув меня по плечу. — Мы только прилетели, а нам в уши уже нажаловались на тебя — и с горкома, и с прокуратуры. Мол, свои порядки ставишь.

— Ну так, — улыбнулся я. — Работаем.

— Это правильно, красиво работаешь, Андрей, — одобрительно крякнул шеф. — Бей в самое нутро, как и привык.

— Давить будем мы, а ты копай, — добавил Федя. — Нам бы только расчистить тебе путь.

— И чтобы было, что фиксировать, — вставил Катков, уже снимая с плеча чемодан на широкой лямке.

Мы прошли ко мне в кабинет. Быстро, без лишних разговоров, сели за стол. Я задернул шторы и, включив лампу, разложил бумажки: материалы, распечатки, фотографии, всё, что успел нарыть. Света устроилась рядом, внимательно смотрела, приобняв меня за плечо, прижалась. Остальные тоже притихли, слушали, а я начал рассказывать.

— Когда я сюда приехал, задача-то стояла формальная: разобраться с жалобой на исчезновения в районе Чёрного озера. Письмо же было от местной учительницы напрямую в Кремль, не как-нибудь. Ну, это вы помните… Со стороны — почти наивный поступок, а на деле — она первая, кто рискнул поднять эту тему вслух.

Я покачал головой, словно заново вспоминая всё, что увидел здесь и услышал от разных людей. Но время тянуть не стал, продолжил:

— И чем дальше я шёл, тем яснее мне становилось, что тут не какая-нибудь бытовая халатность, здесь гнилое дело, мутное. Начальник милиции, Виктор Бобырёв, отлично изображает уверенность, держится правильно, вроде, по уставу, улыбается, когда нужно. Но стоит хоть чуть копнуть — и видно, как ему не по себе. Боится он чего-то, я это вижу. Не за свою шкуру, нет — боится, что я начну задавать не те вопросы не тем людям. Он пытался меня контролировать, намекал, что, мол, «не раздувай». А я — раздуваю, иначе зачем мы тут?