Девочка молча оглядывала каждого из северян. На медном лице горели темно-зелёные звёзды глаз. Вымытая и опрятная, внешностью она была похожа на маленькую принцессу какой-нибудь из экзотичных провинций Большого Юга. Всё портил только взгляд загнанного зверёныша. Исса властно приступила к допросу:

— Мирта, как давно ты в рабстве?

— Я родилась несвободной, моя госпожа. Моя мать — рабыня.

— Кто твой отец?

— Я не знаю. Кто-то из господ.

Паузу заполнил воздух, который словно стал свинцовым. От того, какая правда крылась за этими простыми словами, трудно было дышать. Иссе хотелось плакать — громко, навзрыд, с воем. Но плач замер под чёрствой шелухой, которой обросло сердце — она с ужасом осознала, что не могла уже даже заплакать.

Исса подняла глаза на Ниова. Рвалась на Юг — вот он, Юг. Как же прав был Ниов, когда хотел остаться на севере Белой Долины.

— Это невыносимо! Мы не можем просто сидеть и ждать непонятно чего! — от полного боли голоса Клова, казалось, взвилась пыль и качнулись стены. Авит начал рассуждать:

— Мы и не ждем. У нас осталось два неразрешённых вопроса: надо Иссу отправить учиться управлять драконами и надо придумать последовательный и разумный план, как сбросить рабство в Дайберге.

Ниов смотрел куда-то мимо Иссы на стену. Он задумчиво сказал:

— И третий вопрос. Что лежало в башне Каррама, но было украдено незадолго до нашего приезда туда?

Ниов переглянулся с Авитом. Клов тревожно сжал губы. Исса судорожно пыталась ухватить одну мысль за другой, но ответы не приходили. Только Мирта казалась спокойной и безразличной.

Цедрог ходил взад-вперед, впечатывая сапогами искусную мозаику на полу тронного зала. Ему казалось — это грохотали не шаги, а стук его сердца. Эти северяне, лафатум их подери! Чужеземцы и его дочь сводили его с ума. Исса теперь выглядела совсем как северянка. Цедрога кольнула боль давней утраты — дочь стала так похожа на мать!

Он чувствовал непонятный страх перед её спасителем. И страшным был не только его облик — весь северянин излучал какую-то невиданную внутреннюю мощь, которая, казалось, дай тот волю — снесёт до основания весь Дайберг и оставит от него белый песок. Глядя на этого монстра в зеленоватых шрамах, было жалко обречённую дочь — этот единственный цветок, что у него остался. Ресса, хоть и вышла внешне в мать, все же всегда была больше похожа на Перивса. Им обоим было плевать на всех рабов, включая собственную мать. Но не добросердечной Иссе — никто не любил погибшую женщину больше, чем супруг и младшая дочь.

Цедрог хорошо знал о планах Каррама и Иссы. Вернее, он знал о том, к чему они стремились, но не знал самого плана. А между тем на Севере случилась трагедия, о которой Ранаяр чего-то не договаривал. Он подозрительно холодно встретил брата и Иссу.

Цедрог посмотрел на песочные часы, что стояли сбоку на резной деревянной подставке. Рядом с ними стоял часовой, который переворачивал их каждый час. Скоро зять придет на запрошенную им приватную аудиенцию. Узнав о ней вчера, Перивс аж затрясся от злости — на открытые аудиенции звали наследника, советников и министра. Зачем зятю понадобилось через секретаря запрашивать аудиенцию, ведь он и так всегда мог запросто поговорить с тестем? Что они уже удумали?

Сын как с ума сошел после непонятного инцидента с рабыней. Эргон подарил вверенную ему рабыню своему другу. Вообще-то рабов Эргону не дарили, а только дали в его распоряжение. Но Цедрог не хотел ссориться с северянами: хотят рабыню — пусть забирают. Что, в Дайберге мало других рабынь для Перивса? Нет же, надо было ему скандалить!

Цедрог заметил движение сбоку и отвлекся от своих мыслей — часовой перевернул часы и ударил в колокольчик. Монарх глубоко вдохнул и сел на трон — полы одежды перестали гнаться за ним, как змеи в броске.

Зять опоздал не больше, чем на минуту. За ним брела вся его свита: покорная Исса тихо шла следом, словно она всё ещё была его рабыней. Цедрог сощурился. Впрочем, весь их брак был тайной фикцией, и сам Цедрог не понимал, кто же она ему. Одно было видно — что-то происходило между ними, что-то сплетало их.

За ней уверенно ступали северяне. Рыжий, тот, что с Дальнего Севера, родом с Генсландии, держался, пожалуй, понаглее всех. Другой, книжный червь, был простой как обеденная ложка. Если тот, рыжий, больше молчал и стрелял дерзкими взглядами, то этот книголюб мог занудно и долго объяснять то, о чём его не спрашивали. Впрочем, при Цедроге раскрывать рот решался только Эргон. Причём видно было — он делал это не на правах новоявленного родственника, а на правах человека, которому нечего было бояться. Отчаянный и стойкий, он с поклоном начал:

— Приветствую тебя, владыка.

— Приветствую тебя, сын. Твой запрос аудиенции меня в некотором роде даже оскорбил. Какой официоз между своими?

Дочь торопливо подбежала к Цедрогу и поцеловала ему руку. В ответ он коснулся её волос с ласковой улыбкой.

— Папа, это была единственная возможность поговорить так, чтобы нас не подслушали и не прервали.

— Чего же хочет моя прекрасная дочь? — с лица Цедрога не сходила нежная улыбка. Как можно говорить о серьёзных вещах, когда эта милая девочка так на него смотрит? Вместо неё на вопрос ответил её супруг — и Цедрог тут же снова стал хмурым.