Он почти не слышал, как Орек в последний раз расставлял образцы по шкафам и ящикам. Только когда его друг наконец признал:

— Ты прав, — он очнулся от своих грез наяву.

— Сколько тебе понадобится? — Хакон заставил себя спросить, отстраняясь от мыслей о женщине, которая одним лишь звуком своего голоса сумела сделать поездку не такой уж мучительной.

Они потратили еще несколько минут, подсчитывая все, что потребуется, и снимая окончательные мерки. Хакон заверил своего друга, что работы с металлом будут закончены с запасом времени.

— Я сделаю несколько дополнительных, просто чтобы было.

Орек вздохнул с облегчением.

— Однажды ты познаешь муки выбора ручки для своей пары.

Клянусь старыми богами, пусть этот день наступит поскорее.

Хакон согласился, и затем они вышли через парадную дверь, готовясь совершить короткую прогулку к новой ферме Варона.

Тихим свистом Орек подозвал своего компаньона, кругленького енота, которого он назвал Даррах. Животное чирикнуло и вскарабкалось по телу Орека, чтобы устроиться у него на плечах.

Хакон и Вульф обменялись взглядами.

Он запретил Вульфу преследовать Дарраха, когда они впервые прибыли в поместье Брэдей, но это требовало напоминания, поскольку теперь они были обитателями замка.

Указав пальцем на своего волкодава, он сказал:

— Не еда.

Вульф раздраженно фыркнул, когда они углубились в лес.

?

Подарки были быстро розданы, а затем Эйслинн, Сорча, ее мать Эйфи и тетя Софи устроились за большим кухонным столом с чаем и выпечкой. Каждый из младших детей ушел со своими угощениями, а охранники удалились, пока женщины готовились к свадебным разговорам.

— Я не знала, что существует такой выбор цветов — или сколько их нам на самом деле понадобится, — провозгласила Сорча.

Если их руки не были заняты питьем или едой, женщины занимались цветами. Всего за два часа Эйслинн уже сплела десятки стеблей и прижала сотни лепестков. Столовая была отведена для хранения вещей для свадьбы и до краев заставлена корзинами и ящиками.

Эйфи беспокоилась о том, где будет спать вся приезжая семья — она и Софи происходили из обширного клана.

— И, конечно, ты и твои спутники, — сказала Эйфи Эйслинн. — Мы разместим твоего отца в нашей комнате, но для тебя я бы…

— Пожалуйста, не беспокойся за нас, — настаивала Эйслинн. — Мы захватим походную палатку отца. Она довольно просторная и может с комфортом вместить нашу свиту.

Эйфи скорчила гримасу.

— Я не знаю, могу ли я позволить сеньору и наследнице спать в палатке во дворе.

— Отец пользовался ею множество раз.

Эйфи продолжала недовольно бормотать, пока, наконец, Сорча не сказала:

— Позволь им, мама. Это же не односпальная палатка. Он больше, чем эта комната и передний холл вместе взятые. С ними все будет в порядке.

— Я обещаю, что так и будет, — согласилась Эйслинн.

Если не обрадованная, то, по крайней мере, успокоенная, Эйфи налила Эйслинн еще одну чашку крепкого чая и положила ей на тарелку еще печенья.

Так они проболтали весь день, и Эйслинн впитывала в себя теплое совершенство визита к друзьям. Женский смех и подшучивание, мягкое поддразнивание и похвала — все это питало что-то внутри нее, что увяло и почти погибло вместе с ее матерью.

Однако, когда день пошел на убыль, Эйслинн поняла, что ей все еще нужно рассказать им о главной причине своего прихода. У нее были новости гораздо важнее, чем то, какие гильдмейстеры враждовали, и какие рыцари ухаживали за какими служанками. И все же она не хотела, чтобы день заканчивался, ведь кухня Брэдей была такой теплой и гостеприимной. И… новость вернула тошнотворный ужас, который она испытывала с тех пор, как узнала, что натворил Джеррод.

Тем не менее, когда она закончила с последним из своих плетеных стеблей, она заставила себя сказать:

— Есть кое-что, что я должна вам сказать.

Их взгляды потухли от ее тона, словно они готовились к чему-то, и Эйслинн ненавидела быть той, кто это делает.

Сложив руки на кухонном столе, она сказала, глядя Сорче в плечо:

— Не так давно мы получили известие из Палаты. Джеррод сбежал.

Кухню наполнил хор возмущенных вздохов.

— Куда он направился? — спросила Эйфи.

— Кто-нибудь слышал о нем что-нибудь? — спросила Софи.

Эйслинн посмотрела на Сорчу, лицо ее подруги было мрачно нахмурено. Она знала, что это выражение было адресовано не ей, но она ничего не могла поделать со своим чувством вины и стыда. Ее собственная кровь сотворила такую ужасную вещь с Сорчей, с семьей, которая приняла ее как свою собственную. Их семьи всегда были так близки, и так жестоко разрушить эти узы…

Чай с тортом заурчал в желудке Эйслинн.

— Отец сказал, что поищет его, когда они с сэром Кьяраном отправятся на юг после свадьбы.