Я только собрался открыть рот, чтобы похвалить Ивана Андреевича Милютина, как Анна Николаевна скомандовала:

— Дорогие гости, прошу за стол. Будем пить чай. Иван, твоя очередь поздравить Леночку.

— А как поздравлять с чаем? — попытался увильнуть я. Ишь, не вышел у меня номер с песней.

Тут вмешался будущий тесть, вернувшийся с перекура.

— Так у нас еще коньячок остался, — радостно воскликнул Георгий Николаевич, кивая официантам на рюмки. — А мы послушаем, как жених поздравляет невесту. Иван Александрович, как-никак писатель, говорить умеет.

Что сказать, я не знал. Решил, что правильнее будет не сказать, а спеть.

— Песни у людей разные,

А моя одна на века.

Звездочка моя ясная,

Как ты от меня далека.

Поздно мы с тобой поняли,

Что вдвоем вдвойне веселей.

Даже проплавать по небу,

А не то, что жить на Земле.

Облако тебя трогает,

Хочет от меня закрыть…

Чистая моя, строгая,

Как же я хочу рядом быть

Знаю — для тебя я не бог,

Крылья, говорят, не те…

Мне нельзя к тебе на небо,

Мне нельзя к тебе прилететь…

Бродят за тобой тученьки,

Около кружат они…

Протяни ж ко мне лучики,

Ясная моя, протяни[2]!

[1] На всякий случай напоминаю, что ГГ спер песню, написанную Николаем Носовым для «Приключений Незнайки и его друзей».

[2] Ольга Фокина

На службе дел нет, поэтому развлекался тем, что ломал голову — что за таинственная подруга у госпожи Лентовской и о чем она со мной желает поговорить? В голову лезла всякая ерунда, типа — женщина совершила какое-то преступление или, нечто такое, что она сама считает преступлением, а теперь желает получить консультацию. Не исключено, что со мной хотят посоветоваться насчет развода. Но с этим вопросом не ко мне, а к присяжному поверенному.

Если бы знать — что за подруга у Марии Ивановны, было бы легче. Но не пойдешь же спрашивать у коллег, верно?

Так ничего не придумал, зато систематизировал все бумаги, даже набросал черновик обвинительного акта по отношению Ангелины Михайловой — отдам канцеляристу, пусть переписывает.

С тем и ушел на обед.

— Ваня, ты сразу скажи — ругаться будешь? — поинтересовалась Анька, убирая со стола грязную посуду.

— Буду, — немедленно ответил я.

Аня правильно выбрала момент, когда меня нужно спрашивать. Я нынче сытый, довольный, потому что моя кухарка-гимназистка порадовала рассольничком. Правда, она упомянула какое-то другое название, но, если в мясном бульоне с перловкой и овощами имеется соленый огурчик, значит, это рассольник. Не знаю — за что ее ругать, но коли девчонка спрашивает, будет за что.

— Вот, как всегда, — хмыкнула Анька, принимаясь разливать чай. — Еще ни слова не сказала, а уже ругают. Ваня, ты тортика хочешь?

Я, к радости кухарки, отмахнулся — мол, не хочу. Не так и много у Анечки слабостей, пусть лопает, сам могу и клубничным вареньем с хлебом обойтись. Тем более, что если барышня станет есть торт, то мне варенья больше достанется.

Вчера, после праздничного торжества, Леночка собственноручно упаковала для своей ученицы (или новой подружки?) изрядный кусок торта. Впрочем, я даже не сомневался, что Аньке перепадет гостинец. Все-таки, девчонка оставалась дома, должна быть какая-то компенсация?

Моя гимназистка и вчера тортик ела, а половину оставила на сегодня. Мудрее стала, понимает, что если сразу все слопает, то пузико заболит.

— Н-ну, что за пакость ты на сей раз учинила? — нахмурился я. — Директору на стул клея налила…

— Ой, Ваня, а какой клей нужно лить? — оживилась девчонка. — Самой варить из рыбьих костей или покупной, для бумаги? А клейстер сойдет?

— Анна!

— Да ладно тебе, я шучу. Про клей сама знаю. Если на стул, то лучше всего рыбий варить — он, зараза, варится долго, зато надежный. И штаны со стулом намертво схватятся.

— Анька, не доводи до греха. Юная террористка, елы-палы. Мне на работе убийц хватает, а тут еще дома… Всего две недели учишься, а я скоро седеть начну. Если меня к директору из-за тебя вызовут — точно, надеру. Не посмотрю, что ты почти взрослая барышня. И штаны ему новые на свои деньги покупать станешь.

— Так сама и куплю, — фыркнула Анька. — Че там какие-то штаны? В лавке, если готовые форменные брать, они и стоят-то всего четыре рубля, да за подгонку рубль.

Точно, зажрались мы. Особенно кухарка. Не так давно зудела, чтобы я лишний гривенник не переплачивал, а тут ей пять рублей ерунда. Между прочем, это жалованье кухарки графа Толстого!

На меня нашло озарение.

— О, придумал! Купить-то и дурак сможет, а ты ему новые сошьешь. Сама!

— А если не стану шить?

— Не сошьешь, я с тобой разговаривать перестану, — пригрозил я. А чем эту мартышку еще пронять?

— А так нечестно, — скорчила мордашку Анька.

Я только отмахнулся.

— Излагай — за что я тебя должен ругать? Кого-то убила? Сразу скажу — труп прятать не пойду, сама убила, сама и закапывай.

— Так уж и не пойдешь? — прищурилась девчонка.