Шрифт:
– Его нет, Алекс, пора бы уже это принять. Даже если ты права, в том, кто выжил в аду, мало что осталось от прежнего Дарлингтона. Я ценю твою преданность, но, если еще раз выкинешь нечто подобное, вам с Памелой Доуз больше не будет места в «Лете».
Ансельм поднял пустой стакан, словно ожидал, что в нем еще остался виски, потом отставил в сторону и сложил руки на груди. Алекс видела – он размышляет, что еще сказать. Ансельму явно не терпелось уехать, вернуться в Нью-Йорк, к привычной жизни. Некоторые люди навсегда сохраняли внутреннюю связь с «Летой», охотились за магическими артефактами или писали диссертации по оккультизму, запирались в библиотеках или путешествовали по свету в поисках новой магии. Майкл Ансельм не относился к их числу. В нем не было неспешной, степенной учености, присущей декану Сэндоу, или жадного любопытства Дарлингтона. Он построил для себя обычную жизнь, опирающуюся на деньги и правила, выбрал юриспруденцию и устроился на работу, подразумевающую строгие костюмы и конкретные результаты.
– Услышь меня, Алекс, – второго шанса больше не будет.
Она услышала и осознала. Доуз лишится работы, Алекс потеряет стипендию. И все будет кончено.
– Я понимаю.
– Дай мне слово, что случившееся больше не повторится, мы все вернемся к привычной жизни, и ты, как заведено, продолжишь вечером по четвергам контролировать ритуалы. Знаю, ты не прошла должную подготовку, но у тебя есть Доуз и… находчивости тебе не занимать. Если что-то нужно, Мишель Аламеддин будет на связи и…
– Мы справимся. Вместе с Доуз.
– И больше никаких проблем, Алекс. Я не стану тебя прикрывать.
– Больше никаких проблем, – пообещала Алекс. – Поверьте мне.
Большая ложь далась ей так же легко, как и маленькая.
7
Алекс зря надеялась, что, выпроводив Ансельма, они с Доуз тут же смогут рвануть в «Черный вяз». Сам-то Майкл уехал, но соединил их со своим помощником, который поочередно обзванивал выпускников «Свитка и ключа» и руководителей «Леты», так что Алекс и Доуз приходилось вновь и вновь объяснять, что же произошло, и покаянно перед всеми извиняться.
– Это вредно для здоровья, – пробормотала Алекс, отключая звук. – Чем дольше я изображаю искренность, тем сильнее желание что-то сломать.
– Только не вздумай сказать это вслух, – пробурчала Доуз и с силой ткнула пальцем в кнопку – будто насаживала креветку на шампур. – Госпожа министр, я бы хотела обсудить причиненный сегодня ущерб…
Когда они покончили с бесконечной цепью извинений и в конце концов направились к старому «Мерседесу», припаркованному позади Il Bastone, уже минула полночь. Отчего-то Алекс ощущала странную неловкость; она сомневалась, что сейчас было разумно ехать в «Черный вяз» на машине Дарлингтона. Порой ее охватывало чувство, что он, перекинув сумку через плечо, непременно будет ждать их там, в конце длинной подъездной аллеи, потом скользнет на заднее сиденье, и они помчатся, все вперед и вперед, пока не заглохнет мотор или у автомобиля не вырастут крылья.
Доуз и в лучшие времена не слишком уверенно водила машину, сегодня же и вовсе боялась жать на газ – словно «Мерседес» мог загореться, если она разгонится свыше сорока миль в час.
В конце концов они все же добрались до каменных колонн, отмечавших вход в «Черный вяз».
Среди деревьев, еще покрытых по-летнему густой листвой, Алекс и Доуз не сразу разглядели дом и неприятно удивились, когда из темноты навстречу им выплыли кирпичные стены и фронтоны. В кухне горел свет – они сами поставили его на таймер.
– Смотри, – вдруг выдохнула Доуз.
Но Алекс и сама уже заметила. После того, как Сэндоу намеренно загубил ритуал по возвращению Дарлингтона домой, окна второго этажа заколотили досками. Сейчас сквозь щели между неплотно подогнанными планками пробивался слабый мерцающий янтарный свет.
Доуз, что есть силы вцепившаяся в руль – так, что побелели костяшки пальцев, – припарковала машину возле гаража.
– Возможно, это ничего не значит, – пробормотала она.
– Наверняка не значит, – подтвердила Алекс, с удовлетворением отметив, что голос прозвучал ровно. – Перестань душить руль и пошли.
Они вылезли из машины и, не сговариваясь, осторожно прикрыли за собой дверцы, подсознательно страшась потревожить нечто, возможно, ожидающее наверху. Разлившая в воздухе ночная прохлада явно намекала, что лето подошло к концу, уступая дорогу осени. Исчезли светлячки, стихли музыкальные напевы, обычно звучащие до поздней ночи, шумные посиделки на верандах плавно перетекли в дом.
Когда Алекс отперла кухонную дверь, из-за шкафов выскочил Космо и, жалобно мяукая, пронесся мимо них во двор, заставив Доуз отпрянуть в сторону.
– Господи, кошак! – выдохнула Алекс; казалось, бешено бьющееся сердце вполне может выскочить из грудной клетки.
Доуз крепко прижала к себе сумку, словно некий талисман.
– Ты видела его мех?
Казалось, кто-то до черноты подпалил белую шерсть Космо на одном боку. Кот все время попадал в неприятности, обзаводился новым шрамом или приходил домой весь в колючках, сжимая в челюстях несчастную убитую мышь. Алекс отчаянно хотелось придумать какое-нибудь оправдание его внешнему виду, но она не смогла выдавить ни слова.