— Господи, вот же зараза! — эхом откликнулся майстер инквизитор.

Здесь снег еще не успел превратиться в грязную жижу, поэтому подсыхающие лужи, лужицы и брызги крови особенно бросались в глаза.

Ровно посреди поляны, растянутое на вбитых в мерзлую землю колышках, раскинулось тело. Точнее, то, что от него осталось. За годы работы Курт навидался всякого, но даже у него недавно проглоченный завтрак недовольно колыхнулся в животе. Ему самому однажды довелось произвести нечто подобное: допрос в полевых условиях под проливным дождем. Но даже тогда зрелище по окончании работы с подследственным было куда менее ужасающим. Картина же, представшая их взору, более всего напоминала последствия поиска спешащими грабителями ценностей в полном вещей дорожном мешке. Тело, как выяснилось при более пристальном осмотре, женское, было разрезано от паха до самого горла. Под утро подморозило, и края разрезов так и замерзли практически в вертикальном положении, еще больше усиливая сходство с раскрытой сумкой. Внутри «сумки», по всей видимости, было пусто, а внутренние органы валялись в разных частях поляны, будто кто-то выхватывал их по одному, осматривал и отбрасывал прочь: «не то!»…

На ближайшем к тропинке кусте зловеще покачивались на ветерке кишки и каким-то образом запутавшаяся в них кость. Судя по почти вывернутой наизнанку левой ноге жертвы, берцовая.

— Сердце здесь, — севшим голосом проговорил Бруно, указывая на бурый ком, лежащий поодаль.

— И глаза на месте, — добавил Курт. Широко распахнутые, полные ужаса и боли глаза действительно были на месте, как и веки, уши и прочие части лица. Голова вообще, похоже, пострадала менее прочего. — Хотел бы я знать, что убийца надеялся найти в этой несчастной? Душу? Проглоченные сокровища? Так желудок у самого плеча валяется, целый…

— Не знаю, — хрипло отозвался помощник. — Но вот я очень хотел бы найти самого этого… исследователя.

— Найдем, — заверил Курт и добавил, приглядевшись повнимательнее к следам на снегу: — Обоих.

Прорисовать все перемещения убийц от и до майстер инквизитор бы не взялся, но по поляне совершенно точно ходили двое. Один покрупнее, другой помельче. Вот один из них наступил в кровавую лужу, но не заметил этого. Потом оба бок о бок вышли на тропинку, и дальше следы терялись в жидкой грязи.

— Pro minimum, теперь становится ясно, как они управлялись со здоровыми мужиками, — заметил господин следователь, аккуратно подходя и присаживаясь возле трупа. — Разрез сделан острым ножом, а вот органы, похоже, в самом деле вырывали руками... Причем из еще живой жертвы.

— Requiem aeternam dona ei, Domine… (прим.: Вечный покой даруй ей, Господи... (лат.)) — пробормотал Бруно, творя над телом крестное знамение.

Закончив осмотр, Курт тщательно обтер перчатки о чистый снег и поднялся.

— Ты узнал убитую? — спросил Курт у мальчишки, покорно дожидавшегося их на тропинке. Парень заметно продрог, дышал на руки и переступал с ноги на ногу, чтоб согреться. Услышав вопрос, вздрогнул и уставился на следователя круглыми глазами. — Ты понял, кто там лежит? — повторил майстер инквизитор, для вящей доходчивости указав в сторону злополучной поляны.

— Г-Грета. Жена п-пекаря. Б-была… — то ли от холода, то ли от воспоминаний подросток снова начал стучать зубами и заикаться.

— Проводишь нас к дому пекаря, а потом пойдешь и скажешь отцу, что тело можно забрать, обиходить и похоронить. Да пусть пошлет кого-нибудь с крепкими нервами. Это — понятно?

Мальчишка кивнул и заспешил в сторону деревни. Подобрать ведро и удочку он не то забыл, не то так и не набрался храбрости.

* * *

К дому отца Амадеуса майстер инквизитор с помощником вернулись в состоянии духа еще более безрадостном, чем с утра.

— Зараза, — констатировал Курт, сбрасывая фельдрок на сундук в углу отведенной им комнаты и опускаясь на табурет у стола.

— Что думаешь делать дальше? — спросил Бруно, со вздохом присаживаясь напротив и глядя сочувственно.

— Понятия не имею, — мрачно отозвался тот. — Ad imperatum мне полагается завершить опрос родичей пропавших, каковых осталось две семьи. Это я, разумеется, сделаю; вот только не верится, что сие действие даст хоть какую-то зацепку. Те двое пропали еще до Рождества, три месяца назад, — он безнадежно махнул рукой, покривившись.

Следующая минута протекла в молчании; Курт с мрачностью созерцал тетрадь с записями отца Амадеуса, к которым добавилась еще одна, сделанная рукой самого майстера инквизитора. Однако ни капли ясности с ее появлением не прибавилось. Опрос родичей последней жертвы, хоть и проведенный по горячим следам, тоже ничего не дал. Рыдающая мать и злой, через слово ругающийся вдовец в один голос утверждали, что никаких странностей за убитой не замечали. Вела она себя как обычно, ни на что не жаловалась, никуда не отлучалась. С утра, то есть часа за три до рассвета, как обычно, пошла ставить тесто, да так и не вернулась. Семья не встревожилась, потому как мало ли еще дел по дому? Может, за водой пошла или в погреб спустилась.

Курт потер лоб, пытаясь усмотреть в происходящем в Аспендорфе хоть какую-то логику, хоть что-то, за что можно было бы уцепиться.

— Голова болит? — с надеждой уточнил Бруно; Курт отрицательно качнул головой, раздраженно поморщившись. Помощник лишь вздохнул.

В дверь осторожно постучали.

— Войдите, — бросил Курт, закрывая тетрадь.

— Майстер Гессе, — просунулся в дверь церковный служка, — вас очень хочет видеть один человек… Говорит, он знает, кто людей… того… Но говорить согласен только с вами лично, — докончил он скороговоркой.