Паскаль с важностью стал разъяснять девочкам, что такое туберкулёз.

Сюзанна опять приумолкла и загрустила. Что же всё-таки с ней творится? Ведь вот они все трое вместе пошли на прогулку.

— А у мамы теперь всё время мигрень, — вдруг сказала Сюзанна.

Казалось, она хотела объяснить свою озабоченность.

— Ничего, — отозвалась Ивонна, — сегодня утром ей запрягли в тележку «Жокея», и она поехала кататься…

— Лишь бы опять лошадь не понесла, — сказал Паскаль. — Ведь папы-то с ней теперь не будет…

И он прикусил язык. Вот ведь какой промах допустил. Даже два промаха!

— Нет, нет, теперь она стала осторожнее, — затараторила Ивонна и обняла подругу, словно хотела её успокоить.

— Отстань! — буркнула Сюзанна, отталкивая Ивонну. — И без тебя жарко…

Какое пекло, какая пыль! Ивонна прикрыла сзади шею платком, подсунув его под шляпу.

— Послушай, Паскаль, ты отлично можешь нести наш завтрак. В конце концов ты ведь мужчина! — И тут Ивонна сделала гримасу, означавшую: «Неужели после таких лестных слов ты откажешься?»

— Ладно уж, — ответил Паскаль. — С девчонками всегда так… Давайте сюда ваш узелок…

Дорога сделала ещё одну петлю, и тогда сразу повеяло прохладой; дальше она шла как бы по дну оврага. Впереди чернела лесная чаща, и там среди кривых изогнутых деревьев поднимались к небу стройные ели. Близ дороги змеился прозрачный ручеёк, пробегавший такими крутыми излучинами, что он напоминал беленькие прожилки, которые закручиваются спиралями внутри леденцов.

— Что это ты делаешь, Паскаль?

Паскаль неожиданно перелез через парапет дороги, присел на корточки у ручейка. До чего ж была вкусна эта холодная, ледяная вода, протекавшая по гальке, пахнувшая горными травами!

— Девочки, хотите?

Они выпили два больших стакана, воспользовавшись складным кубком Паскаля. В самое нутро влилась холодная струя, сладостная, точно запретный плод. Было очень приятно. Да ещё путешественникам казалось, что они позволили себе какую-то сумасбродную выходку.

Ивонна помчалась во всю прыть:

— Добегу до часовни первая!

Сюзанна и Паскаль переглянулись и не приняли вызова. Секунду шли молча, потом Паскаль сказал вполголоса:

— Сюзанна!

Она ничего не ответила, шла, задрав носик.

— Сюзанна!

— Ну?

— Что ты дуешься?

Нечего сказать, отмочил. Кто это дуется, скажите на милость? А впрочем, почему бы ей и не сердиться?

— Да, я сержусь. Зачем ты лазил на сеновал с Ивонной?

— Вот ещё!

— Не ври! Она мне сама сказала.

Ах, так? Значит, никакой девчонке нельзя доверять, даже Ивонне. А Ивонна уже была далеко и, обернувшись, что-то кричала им, но слов нельзя было разобрать.

— Побежим! — сказала Сюзанна и понеслась, подавая пример. Когда они догнали Ивонну, та встретила их насмешливыми прозвищами из своего обширного словаря «уах-уах». Добрались, наконец, до леса и сразу же натолкнулись на поляну, превратившуюся в подобие площади: вся она была в широких проплешинах, трава выбита копытами лошадей и колёсами экипажей. Земля утрамбована и изрезана колеями дороги. Справа, за двумя большими дубами, виднелась меж зелёных ветвей серенькая бедная часовня с открытой звонницей, а рядом с ней бил из горы родник и падал в замшелый каменный водоём, похожий на большую колоду для водопоя. Немного дальше стоял заброшенный сарай с забитой досками дверью и обнажённым ветхим остовом крыши, на котором уже не было соломы.

Это и была чудотворная часовня. В ней дремала статуя богоматери, к которой ходили на богомолье пятнадцатого августа и восьмого сентября, и везде ещё виднелись бумажки, объедки, огрызки, лоскутки — следы недавнего паломничества: неделю тому назад, в праздник успенья, оно привело сюда калек, слепых, чахоточных, влюблённых с разбитыми сердцами, матерей, полных жестокой тревоги, старых дев, измученных долгой дорогой и ожиданием новой жизни, которой им так и не суждено узнать.

Дети остановились. Им немало говорили об этой часовне, было о чём задуматься. Лесная прохлада, внезапно охватившая их, ещё усиливала это чувство почтительного удивления. С ветки на ветку перепрыгивали птицы. Меж деревьями курчавились густые кусты.

— Останемся здесь? — предложил Паскаль.

— Зачем? — спросила Сюзанна.

— Да так, посидим…

Ивонна затянула песенку. У неё был верный слух и хорошенький голосок, и она любила романсы. Мирские напевы, раздававшиеся в священном месте, вспугнули ютившихся там птиц. Большая сорока, тяжело взмахивая крыльями, улетела прочь. Паскаль не отличался благочестием, но ему стало неловко.

— Ивонна, замолчи! Тут ведь церковь!

В ответ Ивонна залилась хохотом и что-то забормотала на языке «уах-уах». Она прыгала на одной ножке, убегая от догонявшего её Паскаля, пряталась за деревья, мотала головой, и белокурые её локоны болтались из стороны в сторону, как ослиные уши.