— Мы идем за тобой.

Я ахаю и сгибаюсь пополам, оттолкнувшись от стены я, спотыкаясь, иду к Лукасу. Он оглядывается, молчаливо спрашивая всё ли в порядке. Я киваю «да», несмотря на то, что сердце бьется как сумасшедшее. Несмотря на то, что тот голос поразил меня до глубины души, он слишком резкий и неправильный и от него веет…холодом.

«Ты это слышал?» — думаю я, глядя на Джейкоба, чьи руки сложены на груди.

— Жуткие детишки? — спрашивает он.

Я мотаю головой. Другой голос.

У него на лбу появляются морщинки. Он мотает головой. И внезапно, мне не терпится убраться подальше от площади Арм и того, что скрывается за этой стеной. Впервые у меня не возникает желания войти завесу и узнать больше.

— Они по-прежнему здесь, те дети, — говорит мама, её голос эхом разносится по аллее. — Гости слышат, как они бегают по коридорам, а кто-то просыпался и находил свои вещи в совершенно иных местах, монеты и одежда пропадает, словно это некая игра.

— И коль скоро мы увидим наше новое место, — говорит папа, — смею заверить, не все призраки в городе такие игривые.

Мы идем назад по аллее и Лукас закрывает за нами кованые ворота. Они закрываются со скрипом и неким подобие вдоха. Я должна почувствовать облегчение, но почему-то его нет.

Как только мои родители устремляются вниз по улице, я оглядываюсь на арку, прищуриваясь к темноте. Я поднимаю камеру, глядя в видоискатель, и перемещаю фокус туда-сюда, пока наконец не вижу, как за воротами стоит кто-то. Решетку обхватили тонкие пальчики. Но позади совершенно другая тень, чернильная, темнее самой ночи. Внезапно он делает шаг, а я роняю камеру. Я хватаю её прежде, чем она успевает опасть на землю. Но когда я снова смотрю в объектив, там никого нет.

Тень исчезла.

Глава четвертая

Огни на площади Джексона погасли. Старомодные желтые фонарные столбы отбрасывают длинные тени, а яркий маяк освещает большую белую церковь, делая её похожей на надгробную плиту. Площадь уже не пустует, но энергетика изменилась, дневные исполнители поредели до горстки музыкантов, и каждый наигрывает тихую мелодию.

Обычно Вуаль — это ритмичное постукивание, но здесь, сегодня вечером, это похоже на какофонию: одновременно играет слишком много инструментов, каждый из них слегка не в такт и немного фальшивит.

Вуаль тянется ко мне, как и Джейкоб.

Я чувствую, как его рука сжимает мою ладонь и опускаю взгляд на наши руки. Мою, осязаемую и его… нечто совсем иное, уже не воздух, но еще не туман. Прямо там, где наши ладони соприкасаются, возникает слабое свечение, и, клянусь, я вижу, как его кожа впитывает цвет там, где касается моей; словно моя жизнь сливается в него.

— Кэссиди! — зовет папа.

Джейкоб выпускает мою ладонь, и мы оба оборачиваемся. Мои родители уже не на пощади. Они стоят на углу, вместе с остальной командой, перед рестораном, и на мгновение, мне приходит в голову, что время ужинать. Но потом я вижу вывеску, название ресторана выведено элегантным шрифтом.

У Мюриэля

Я узнаю название из плана съемок, и любопытство перевешивает голод. Ресторан выглядит как и половина зданий в Квартале: два этажа в высоту, кованые перила и массивные окна с белыми рамами. Но я знаю по какой причине он попал в список к оккульторологам. Что скрыто за фасадом. Мама сказала однажды, думай обо всем этом, как о краске в старом доме. Ее покрывают, слой за слоем, и ты можешь и не догадываться, что голубая стена когда-то была красной, пока ты не обдерешь все. Вот чем занимаются мои родители.

Находят красную краску.

Разница в том, что у нас есть история дома. Нам сказали, где именно искать.

— И красная краска — это мертвецы, — говорит Джейкоб.

«И это», — думаю я.

Мы входим в двери, и я готовлю себя ко встрече с Вуалью, но первое, что я ощущаю, не призраки, а приятную прохладу кондиционера. Я дрожу от облегчения, влажная ночь сменяется ледяной прохладой. Я прямо чувствую, как впитываю ее в себя.

Ресторан на первом этаже просто огромный. Зеленый плющ свисает с кашпо, словно люстры, большие круглые столы задрапированы белыми скатертями. Темная деревянная лестница ведет на лестничную площадку.

— О, смотри, — произносит Джейкоб, указывая на стены. Все они выкрашены красным. Я закатываю глаза.

— Это всего лишь метафора, — говорю я, но постояв немного у стены, я вынуждена признать, что есть нечто такое в воздухе, помимо кондиционера.

Для ужина ещё рановато, но здесь уже собралась приличная толпа: болтовня гостей, звон бокалов и столовых приборов, заглушают призрачное тук-тук-тук, любой шепот из-за Вуали. Но другая сторона так и тянется ко мне, словно друг-прилипала, и когда я глотаю слюну, на языке ощущается вкус пепла.