— Ну, что за интерес в ноябре? Ну, что за интерес? Договорись летом. Слышь? Скажи, мать больна. Больна, мол, съездить надо.

— Мать со мной.

— Ну, дядя, тетя — мало ли… Алька наша в июле идет. Она на Украину поедет, за Винницу. У нас там родня. Катай с ней. Отдохнешь. Остановиться есть где. Что касательно денег — не беспокойся. Туда муксуна соленого увезете. В тех местах, знаешь, северная рыба на вес золота. А оттуда вишни захватишь. Сто пятьдесят кило в багажную, да с собой с полсотни. Вот те и все двести. Там эта вишня ни черта не стоят, а здесь два с полтиной кило. Двести помножь-ка на два с полтиной. Сколь будет? Да если еще посылками. Потом договоримся. А продавать сам не пойдешь, найдется кому. Можно за месяц дважды обернуться. Туда на самолете, оттуда на поезде. Озолотишься.

Семен замотал головой.

— Не. Это мне… это не по мне. Таким не за…ймаюсь.

— Влипнуть боишься?

— И-и, вообще…

— Ну тогда вот… Если б мог ты достать где-то шапок из ондатры. В Новосибирске по полсотне за шапку дают. А у меня там братан двоюродный. Жинка у братана что хочешь провернет. Она такая.

— Не-е-е…

Они втроем стали убеждать Семена, что это вовсе не опасно.

— Не по мне. Я поря… порядочный человек.

— Ишь ты! А мы по-твоему не порядочные? — рассердился Яшка.

— Я не то…

— Ты один порядочный, да? А я тебе должен сказать, что мы с тобой, как говорится, одного поля ягоды. И я, и ты, и Ленька, мой дружок, да и Алька денежку крепенько любим. И стараемся загрести ее поболе. А люди, что обо мне, что о тебе одинаково думают. Начальство особенно. Одна нам, милок, с тобой цена. Рвачами нас называют, стяжателями называют, элементами всякими. Вот так! И ничего те кобениться.

Сысолятин и Караулов всегда работали на производстве, но жили не на одной зарплате, а хапали, где только удавалось, лишь бы не очень «попахивало» тюрьмой. Гоняли «налево» фанерокомбинатский грузовичок, тайно ловили рыбу сетями, даже надумали аквариумных рыб разводить и продавать окрестным мальчишкам. Да что от этих рыб и даже «левых» заездов? И в последние два года дружки занимались больше одним — скупали и продавали фрукты. Тут, правда, возни многовато, но зато и барыш не мал. На базаре с фруктами стояла мать Леонида и Алефтины, выехавшая третьего дня к своей сестре и потому не присутствовавшая на попойке.

Яшка заманивал к себе Семена не ради того, чтобы предложить ему съездить с Алефтиной на Украину. Нет, об этом он и не думал прежде. Надо понять Яшку. Был он парнем «своим в доску», везде дружки-приятели. И, кажется, разные они, дружки: кто рабочий, кто служащий, молодые и старые, бойкие и скромные — всякие вроде бы. Ан, нет. Есть у них общее, то, что мило сердцу Яшкиному. Он не полезет к какому-нибудь активисту, шибко идейному и правильному. У Яшки чертовский нюх на «верных» людей, и уж кто-кто, а он не пребывает в диком одиночестве.

Когда Леонид, не знавший толком Семена, заговорил о поездке на Украину, Яшка усмехнулся: «Нашел кого!» Но тут же возразил сам себе: «А почему бы и нет? У тихоней-то еще лучше получается. И этот не будет байды бить».

— Уж так любят мужчины поговорить, когда подвыпьют, — умиротворяюще заговорила Алефтина и налила водки. Все выпили, кроме Семена.

— Неужели вы такой слабый? — спросила она.

Нет, Семен не хотел быть слабым и одним махом опорожнил толстопузую рюмку водки. Голова стала вовсе тяжелая, как чугун с картошкой, ноги будто ходули, а руки неловки и длинные. Семен нес какую-то несуразицу, путая слова, недоговаривая фразы.

— Сеня, друг! — крикнул Яшка, обнимая Семена. — Пей! Все одно подохнем к чертовой матери! И отпеть будет некому. Да и теперь никого не отпевают, кажись. Что жизнь человеческая? А? Не успел родиться, как подыхать надо. И как бы я ни жил — хорошо ли, плохо ли, сам копейку свою отдавал иль у других из карманов тянул, все одно мне одна цена.

В будущем! В будущем!! Уложат меня о гроб, поедят меня черви к… матери. А потом на месте кладбища дома иль чего другое построют, сейчас строют, и — амба. Был я иль не был я?

— Вы не хотите ехать со мной? — спросила Алефтина, и чувственные губы ее недовольно поджались.

«Все одно подохнем». Зря Семен ишачит с утра до ночи, мозолит руки. Будто бы нельзя по-другому добывать деньги. Он съездит с Алей. Эх, если бы вместо нее была врачиха Елена Мироновна!

Все последние вечера, работая у дома на Луговой, он видел эту строгую, милую женщину, и она очень нравилась ему. Семен фыркнул: чтобы Елена была здесь — это невозможно. Елена — и перепродажа фруктов! Мысли эти появились и тотчас исчезли, и захотелось Семену быть таким же лихим, как Яшка и Ленька. Потом он и сам себе стал казаться необычайно ловким, таким удачливым, таким предприимчивым.

— Я согл… согласен.

— Вот молодчина, — похвалил Леонид, а Аля обняла его и притянула к себе.

— Во… так… эт… сам, — пробормотал Семен. Язык у него уже совсем не двигался.

— Эх, ты!.. — улыбнулась девушка.

— Эт… самое…

— Пусть полежит, — сказал Леонид, — а мы с Яшкой сходим. Ты погляди за ним.

— Уж погляжу.

Когда парни ушли, Алефтина сказала:

— К девчатам поперлись.

— Ты тут? — спросил Семен, глядя осоловелыми глазами на девушку.