— Да где же вы их видели, Семен Ильич? За таким-то забором. Не стоило… бы.

Она, конечно, улыбалась, хотя делала вид, будто говорит всерьез. Но он все равно разозлился:

— А почему не стоило бы? За кого вы меня принимаете? Я никому из людей не делал ничего плохого. Ни одной пакости в жизни не сделал. Ни большой, ни маленькой. Я не воровал, хотя меня обворовывали. Никого не бил, а меня лупили, да еще как. Я не предавал, не продавал никого, не подсиживал, не обманывал. Даже не хамил никому.

В запале он хотел сказать, что ни одна женщина не пожалуется на него, но вспомнил Алефтину и замолчал вдруг.

— Ну-ну, я слушаю, — сказала Елена каким-то непонятным — не то одобряющим, не то осуждающим голосом.

Он долго молчал, отвертываясь от нее. Потом снова заговорил:

— В детстве я и шагу не мог шагнуть, чтобы мать или отец не заорали на меня, как на лошадь. В особенности отец. Между собой они тоже часто цапались. Отец когда-то шибко богатый был, а потом обеднел и, видать, озлился на весь мир из-за этого. Все не так, все не этак. Пинки да подзатыльники. Трезвый еще ничего, а как налакается — хоть из дому убегай. Любил пьяный лупить меня. Наподдает, что и на ногах не держишься. Это, видно, доставляло ему удовольствие, я так думаю. И мать била. Я и сейчас побаиваюсь ее. Даже бледнею, когда она заорет на меня. Стыдно и признаваться-то. Никакой силы воли у меня, конечно, не было, всю родители начисто вытряхнули. В школе меня тоже лупили все, кому не лень, потому что сдачи я не умел давать.

— Дети вообще бывают жестоки.

— Да… Заметил я, знаете, …что если хорошо работаю, то родители не бьют меня и меньше ругают. И как увижу, что злятся, быстрей хватаюсь за лопату иль топор. Работать я люблю, и думаю, будь у меня хоть какие родители, все одно не был бы я лентяем. Говорят вот мне иногда: за рублем, дескать, гонишься. Только когда работаю я, о деньгах и не думаю. Роблю и только…

— Говорите, говорите…

— Ну, подрос я, в цех устроился и решил дружка завести. Бригадир мой жил у нас по-соседству. Веселый такой парень. Павлом звали. Меня и потянуло к нему, к веселому-то. Думаю, если что, так и заступится — кулаки у него здоровенные. Я-то считал его за дружка, а был для него, сейчас уж понимаю, чем-то вроде шута горохового. Вы знаете такую дружбу: один командует, а другой только и старается услужить? Мелкий случай, а вот как сейчас помню. Сидим мы с ним на улице вечером. Ребята с девчатами подошли. Павел говорит: «Сенька, сбегай ко мне домой, фотоаппарат принеси». И добавил: «Ты оглох что ли, заика? А ну, одна нога тут, другая — там».

Он всегда так делал. Один на один терпел я, а при девчатах, ну просто до невозможности обидно мне стало. А потом получилось такое. Мы контору отделывали. И переборки я не так поставил. Ломать пришлось. Вина была Павла, он приказал. А свалил на меня. Дескать, Земеров подпутал. Врал прямо в глаза. Таких вот фактов я вам могу тысячи привести.

— Мало ли мерзавцев. И чего вы, слушаете, как телок? Ведь вы, в общем-то, здоровый человек.

— Да. А работать я завсегда любил. И радуюсь, когда ворота какие-нибудь поставлю или стол смастерю, к примеру, или чего другое. И глядеть люблю на то, что сделал. Так вот стою и гляжу. Когда-то я старался работать и затем, чтобы заслужить у людей уважение. Чтобы меня, так сказать, меньше трогали — самозащита своего рода. Ну и материально. В детстве, когда отец умер, наголодовался…

— Кажется, идет мой автобус. — Елена остановилась. — Знаете, что я вам напоследок скажу: старайтесь быть с людьми, только с настоящими, а не с подонками. Тогда и себя поймете.

Разговаривая с ней, он не чувствовал обиды. Обида, горькая до слез, пришла позже, когда Семен дома сидел у окна и, слыша храп матери, смотрел на голый в лунном свете двор и вспоминал свое сватовство.

Утром он сказал начальнику цеха:

— Я подумал. Я не пойду в бригадиры.

Семен как-то внезапно постарел и осунулся. Раза два напился в одиночку, к великому возмущению Пелагеи Сергеевны, которая и сама когда-то была не прочь пображничать, но к старости утихла.

На одном из собраний председатель завкома обрушился на Земерова: «Человек с психологией предпринимателя… Стяжатель… Индивидуалист… Пережитки капитализма… В потенции это очень опасные люди…» Ничто не обидело Семена так, как слово «в потенции». Он не знал, что значит на простом языке эта «потенция», но догадывался, что речь идет о его будущем.

Семен работал теперь еще шибче, с какой-то озлобленностью даже, ложась в постель только часа на четыре-пять — сон не шел к нему. «В потенции». Пусть буду такой». Он достроил веранду на Луговой, обладил свинарник, покрыл крольчатник железом, хотя и старым, но еще годным, купленным Пелагеей Сергеевной у какого-то мужика, собиравшего металлический лом, заменил в рамах надтреснутые стекла, вместе с матерью насолил и намариновал всякой всячины огородной. Поколебался было, но все же купил козу и сделал ей скоренько насыпной, из горбылей хлевок. Сена купил в деревне, в сорока километрах от города. Обмерил поленницы и ужаснулся: может не хватить дровишек до лета — все же два таких больших дома, лучше жить с запасом, запас костей не ломит. Долготье на лесобазе продавали сырое (прямо из реки) и к тому же сучковатое. Когда он торопливо складывал последние расколотые им поленья, у него тряслись от напряжения руки. «Пусть буду такой».

Земеров начал брать мелкие подряды: делал рамы, ремонтировал ворота, двери, крылечки и даже однажды сложил печку в бане, хотя в печном деле был не силен. Заказчиков находила Пелагея Сергеевна и таких, которые торопили с работой и оплачивали щедро.

Мать надумала выращивать зимой лук и для этого очистила одну из комнат. Семен сделал ящики и нечто вроде нар, куда эти ящики можно будет поставить. Зелень зимой покупатели из рук вырвут. Однако много ли это даст денег? Семен был уверен, что совсем немного. Одна возня. Но разве мать переспоришь. Вот если бы сделать теплицу, хотя бы маленькую. Он уже продумал, как ее сделать: наверху только стеклянная крыша, все остальное в земле, у входа печка, от нее — труба… Замечательная штука — парник: ранней весной поспеют овощи и на базаре им цены не будет. Правда, поговаривают, что возле новой электростанции собираются строить огромные теплицы, и тогда овощи хлынут зимой в магазины. Но когда-то что-то будет.