Когда все ввалились в дом, то увидели в холле мать. Она стояла у подножия ведущей в мансарду лестницы и сосредоточенно читала свой семейный талмуд с рецептами.

— Ах! Норра Хольман! Мне такой жаль! Мне так стыд! Я только что получать ответ на свой магограмма! — с порога запричитала Паулина в голос.

Все удивленно на нее воззрились. А Сид задним числом вспомнил, что из здания магографа девушка вышла уже чем-то расстроенной.

— Это ошибка! — продолжила стрекотать Паулина. — Это страшный ошибка! Я должна уезжать! Быстро! Сегодня еще здесь, а завтра — поезд!

— Как завтра? — побледнела мать. — У меня же еще не все готово…

— Такая ошибка! — винилась Паулина. — Нужно ехать! Вы все такой хороший, а я!..

На последней фразе она всхлипнула и помчалась наверх. По пути случайно зацепила мать плечом, выбив у нее из рук книгу.

— О! Простите! Простите! Я не хотеть! — окончательно разрыдалась гостья и скрылась на чердаке.

— И что это было? — недоуменно спросил отец и, не дожидаясь ответа, понес в комнаты Фриди. Тот устал, хотел играть, пить и писать. И не стеснялся громко об этом сообщать.

Тетушка Амма пожала плечами, задумчиво глядя вслед убежавшей гостье.

— Я поговорю с ней, — сказала Кая и отправилась вслед за Паулиной.

Мать, присев на корточки, стала поднимать книгу. Та от удара распахнулась совсем не в том месте, где была открыта до этого. Но мать всмотрелась в страницы и, вместо того чтобы расстроиться, просияла.

Сида, сунувшегося было помочь, она остановила.

— Не нужно! Все хорошо! Все просто отлично!

Она подняла с пола какую-то бумажку, заложила страницу и захлопнула книгу.

— Все складывается крайне удачно! — сообщила она тетушке Амме и, напевая что-то себе под нос, скрылась в кухне.

— Удачно? — переспросила тетушка, прислушалась к чему-то и сама себе ответила: — Вероятно! Крайне вероятно!

Улыбнулась и ушла.

Сид недоуменно оглядел опустевший холл. Он, кажется, еще не дорос до того момента, когда мужчина начинает понимать женщин. О чем они все? Хотя… Все и в самом деле складывается довольно удачно.

Трин

Утро в семействе Хольманов началось, как обычно — с бардака. Ночью выяснилось, что накануне Гард и Ранд, воспользовавшись занятостью матери и отсутствием в доме всех остальных, поиграли в зельеваров. Мальчишки нащипали какой-то травы в саду, залили водой и от души накормили друг друга. Последствия не заставили себя долго ждать.

— Все могут. Все! — сидя на горшке, горестно всхлипывал Гард. — И ты колдуешь, и папа, и Кая, и Сид… И даже Фриди! А мы — нет.

— Это зелье силы, — вторил ему бледный Ранд. — Выпьешь — и силища как поплет!

— Ну и как? Поперла? Силища-то? — уточнила Трин, грустно усмехаясь, и сунула в рот Ранда ложку отвара коры дуба.

Ранд скривился, но проглотил.

— Поперла, — обреченно подтвердил Гард, уже выпивший свою дозу отвара. — Но не силища. Пока.

— Поверьте мне, — ласково попросила Трин, гладя сына по спутавшимся волосенкам, — ваша сила обязательно придет! У каждого в свое время. И торопить ее не нужно. Ну вспомните морковку!

Гард потупился.

Прошлым летом, еще в той, столичной жизни, Трин затеяла в детской образовательный эксперимент. На широких подоконниках были установлены симпатичные ящики с землей. Семена торжественно посеяли. Мальчишки дисциплинированно занялись поливкой. Наблюдали за росточками, отмечали изменения. Терпеливо ждали, когда же морковь подрастет достаточно, для того чтобы наконец-то попробовать плоды своего труда. Вернее, Трин казалось, что терпеливо. В середине лета стало заметно, что ряды морковок редеют. К концу июля в них зияли настоящие проплешины. В общем, до конца созревания в ящиках досидело всего три штуки. Зато каких! Не морковки. Морковищи! Яркие, сочные, хрусткие!

— Помнишь, какими были те морковки, которые ты вытащил из земли раньше срока? — спросила Трин Гарда.

Тот понуро кивнул.

— Ма-аленькие и колявенькие, — присоединился к разговору расправившийся с отваром Ранд.

— Именно, — серьезно кивнула Трин. — С даром также. Будете пытаться разбудить его раньше времени — проснется слабым и корявым, а может и вовсе иссякнуть.

Мальчишки испуганно захлопали глазенками, которые из-за бледности лиц и потемневших от переутомления, обезвоживания и недосыпа век казались больше, чем обычно.