– Я же сказал, ты просто не умеешь ею пользоваться, munequita [1] , – усмехаюсь я, взяв ее за подбородок и заставив повернуться сначала налево, а потом направо. Красивая. До сих пор. Все тот же прямой нос, высокие скулы, сияющие голубые глаза и чертовски привлекательные острые ключицы. И прозвище «куколка» ей подходит лучше всего. – Но, знаешь, не все проблемы в мире решаются меткой. Особенно в нашем с тобой мире.

– Ой, ты из себя благодетеля-то не строй, а? Сам сказал, что у всего есть цена, вот и назначай свою – руку мне отрубишь, чтобы метку забрать, или что? – Алекс надувает губы и скрещивает руки на груди.

Смелость проснулась, а? Мгновение назад тряслась от страха, а теперь смотрит на меня так, словно и помереть-то не боится. Любой на ее месте уже обделался бы, а ей хоть бы что. Наверняка с той же решимостью она бросилась в пентхаус Моралеса, не удосужившись проверить защиту как следует, взяв с собой только лучшего друга, опытного разве что во взломе мелких систем.

Куда ему тягаться с такими крупными игроками, как Моралес. В конце концов, у того есть метка, пусть и смехотворно слабая. Потому-то он никогда не показывает ее силу: Отбросы потеряют всякое уважение к Моралесу, стоит им узнать, что меткой тот умеет разве что пиво охлаждать.

Я качаю головой и на мгновение прикрываю глаза. Сиянием ауры Алекс можно любоваться часами, – серебристо-голубым, чем-то напоминающим о цвете ее глаз – однако сегодня у нас минут десять-пятнадцать, не больше. Скоро вернется Ксандер, а вместе с ним и Льюис. Тому хватит ума ворваться в кабинет и крикнуть, что он передумал. Что никогда не предаст Алекс, ведь они столько прошли вместе.

Ну что за драма.

– Ты вроде не глухая и не глупая, – я склоняюсь чуть ниже и обжигаю бледную кожу Алекс дыханием, – и уже поняла, что отныне ты не принадлежишь Овертауну. Можешь вернуться к старому Гарольду на пару дней, собрать свои вещи или провернуть пару дел, если за тобой остались долги, но потом я жду тебя здесь.

– Все-таки сделаешь из меня танцовщицу, Змей?

Она неловко ерзает в кресле и пытается отодвинуться подальше, но бедняжка и так вжалась в спинку изо всех сил – дальше двигаться уже некуда. Я невольно растягиваю губы в широкой самодовольной ухмылке.

– Только если ты будешь хорошо себя вести, Алекс. Например, придержишь свой длинный язык за зубами, пока с ним что-нибудь не случилось, – говорю я на несколько тонов ниже и чуть сильнее надавливаю ей на подбородок. – Будешь работать на меня, но уж точно не в клубе. Моралес тебя не тронет.

– А я его? – бросает она с вызовом, сверкая глазами.

Ну что за девчонка, а. Не очерствей я с годами, почувствовал бы, как кровь закипает в жилах при одном только взгляде на эту дерзкую и уверенную в своей непобедимости куколку. До первого провала. У нее на лице написано, что стоит только надавить посильнее, и она треснет, как настоящая фарфоровая кукла.

– Мечтаешь отомстить ему за пожар, munequita?

Алекс сразу же отворачивается и прикусывает нижнюю губу. Того и гляди расплачется снова, однако на этот раз она держит себя в руках. Дышит тяжело и шумно, но все-таки резко и со злостью бросает:

– Я бы его самого сожгла ко всем чертям. Только неохота за решетку из-за такого дерьма. Как ты-то с этим мешком говна дела ведешь? Или у тебя вообще принципов нет?

– Принципы мешают работать, Алекс. И если ты хочешь остаться в живых, то засунешь их куда подальше и будешь делать, что я скажу.

Пронзительный взгляд голубых глаз тухнет, плечи опадают, и Алекс обмякает в кресле, как тряпичная кукла. И правда, стоило немного надавить, как все встало на свои места. Я со вздохом выпрямляюсь и смотрю на нее с высоты своего роста. Худая и угловатая, в свои двадцать девчонка выглядит лет на семнадцать. Такой сидеть бы на занятиях в колледже и лениво записывать лекцию, перешептываясь с подружками, а вечерами отрываться на тусовках.

Но нет. Она, разыскиваемая одной из худших банд в Майами, сидит передо мной, и единственное, за чем она заявилась в клуб – ее собственная безопасность. Жизнь, честно говоря. Терри Льюис продал мне ее жизнь, пусть и с благими намерениями. Если это можно так назвать.

И на этот раз я распоряжусь этой жизнью как следует.

Я непроизвольно потираю пальцами россыпь жутких шрамов на правой стороне лица. Прикрытые волосами, в полумраке кабинета они наверняка напоминают скорее замысловатую татуировку – тянутся вдоль глаза и острой скулы, спускаются на шею и теряются под воротом шелковой рубашки.

– Буду, – тихо произносит Алекс после затянувшейся паузы. – Выбора-то у меня все равно нет. Только ты так и не сказал, что, мать твою, мне придется делать. И как тебя зовут. Или мне тоже звать тебя боссом? Ах, босс, помогите мне справиться с этим жутким ублюдком Бакстером, одна я не справлюсь. – Она театрально заламывает руки и кривит лицо, но и за этими кривляниями видно, насколько ей некомфортно. – Ладно, актриса из меня дерьмовая. Спасибо, что не прикончил меня на месте. Говорят, ты мог бы – я же и расплакалась у тебя в кабинете, и чуть тебя не оскорбила, а теперь вот… Нервы сдают, знаешь. Никогда я еще в таком дерьме не была. Думала даже под пулю подставиться, если ты из себя выйдешь. Босс.