Мой язык проникает сквозь ее губы в жар ее рта. Она издает звук. Придушенный стон. Возможно, приглушенный протест.

Черт, я действительно не должен этого делать. Но после всего, что накопилось, после всего напряжения, это - пьянящая разрядка. Я лижу ее рот, наслаждаясь ее вкусом. В нем еще сохранились остатки того сладкого вина, но теперь его вкус совершенен. Изысканный.

Мы прижимаемся друг к другу. Ее маленькое тело плотно прилегает к моему, ее груди прижимаются к моей груди, их соски достаточно твердые, чтобы...

— Черт!

Я пошатываюсь назад, в глазах вспыхивают черные точки, боль пронзает пах.

Она ударила меня коленом по яйцам.

Я усмехаюсь сквозь боль. Да, я это заслужил.

— Ты что, совсем спятил?

Ее вопрос стирает улыбку с моего лица.

На самом деле, это ее тон.

Паника.

Я поднимаю взгляд на нее из своего согнутого положения. Она сейчас находится на другом конце кухни.

Даже в тусклом свете я вижу, как блестят ее глаза, как дрожит ее подбородок.

Черт.

Несмотря на пульсирующую боль, я заставляю себя выпрямиться. В животе неприятное ощущение падения, запоздалое осознание того, что, возможно, я зашел слишком далеко.

— Кем, черт возьми, ты себя возомнил? — Джемма медленно вытирает губы, демонстрируя свое отвращение.

Мой желудок опускается на дно. Она расстроена.

Ее ноздри раздуваются.

— Ты знаешь, что со мной будет, если мой отец увидит, что ты только что сделал? — Она возмущенно качает головой. — Я должна была знать. Я должна была покинуть эту кухню, как только ты появился.

Это игра между нами, не так ли? Я поцеловал ее. Она ударила меня коленом. Мы в расчете. Только она, похоже, так не считает. — Джемм...

Она ударила кулаком по столешнице, ее глаза пылали яростью.

— Это самое трудное время в моей жизни. Я и так едва справляюсь. А ты пришел и решил превратить меня в свое развлечение. Тебе не кажется, что у меня и так хватает проблем? Или ты думаешь, что это меня забавляет? Слышать, как люди говорят о том, какая сумасшедшая семья у меня? Для них это шутка, но ничего смешного в этом нет. Это моя гребаная жизнь. Моя жизнь, над которой они смеются. Надо мной.

Я чувствую, как кровь отхлынула от моего лица.

Черт. Я сделал ей больно.

Теперь это я паникую. — Никто над тобой не смеется.

Она рычит.

— Ты смеешься. Ты даже не пытаешься это замаскировать. Ты либо издеваешься надо мной, либо пытаешься препарировать меня, словно я какое-то лабораторное животное. Оставь меня в покое. Я делаю это не для себя. Я делаю это ради своей семьи. Из преданности. Ты хоть знаешь, что такое верность?

— Конечно, я...

— Ты предан Дамиано. Если бы он сказал тебе, что что-то очень важно, что ты должен это сделать, ты бы сделал это?

Я бы сделал. Это моя работа - выполнять его приказы. Но я бы задал вопросы. Я бы потребовал объяснений.

А если он откажется их дать?

Лед застыл в моих жилах. Разве я критиковал Джемму за то, что она поступила так же, как и я?

Она ждет моего ответа, ее кулак все еще сжат о гранитную стойку.

Я проталкиваю его через пересохшее горло. — Да.

— Вот именно, — огрызается она. — Ты готов на все ради него. Ну, а я делаю это для своей семьи. — Она опускает руку на бок и смотрит на меня, не мигая. — Ты должен благодарить Бога за то, что твоя верность никогда не потребует от тебя продать свое тело другому. Что Дамиано никогда не попросит тебя позволить незнакомцу забрать тебя домой и потратить годы на то, чтобы накачать тебя своими детьми.

Кислота заливает мне рот. Так поступают женщины, рожденные в этой жизни, но почему-то то, что говорит Джемма, шокирует меня.

Это отталкивает. Мысль о том, что ее заставили создать семью с человеком, которого она не хочет. Не любит. Ее тело не принадлежит ей, не полностью.

Весы никогда не были уравновешены, но несправедливость всего этого никогда не ощущалась так остро.

— В конечном счете, мы здесь именно для этого, понимаешь? Чтобы размножаться. В нашем мире моим главным достижением будет рождение следующего поколения созданных людей. Вот что меня ждет. Так что в последние недели моей свободы мне меньше всего нужно, чтобы ты втирал мне, какой я жалкий, по твоему мнению, человек. — Ее голос срывается. — Дай мне насладиться моим пребыванием здесь, черт возьми. Не нужно отнимать у меня последние крупицы счастья.