— Только идти бы поскорее.

Розов захохотал. Нет, бесконечно весел и беспечен был этот красивый попович, затянутый плотно в хромовую кожу. Обернулся снова к Срубову, кивнул головой:

— Торопится кузнец. Первого такого вижу... Сам торопится.

Срубов, оглядев Костю, мрачно бросил:

— Кто знает, есть ли Симка в Аксеновке, нет ли. А тащи за собой — может, и верно, — сыщика.

Оса отозвался, освещая лицо огнем цигарки:

— Это скоро узнаем, Василий. Не сейчас, так через час.

Костя почувствовал после этих слов какое-то удушье, потянулся к пуговицам косоворотки. Розов, заметив его движение, склонил голову, как прислушивался к хрусту пуговиц:

— Или душно, кузнец?

— Душно, — ответил зло Костя, и стало как-то спокойнее.

Подумал: «Нет, вида нельзя показывать, Пахомов, что ты в беде жуткой».

Из избы, всхлипывая почему-то, выкатилась Олька с узлом. Взвалила его на подводу, сама забралась и оттуда упрекающим голосом:

— Вместо церкви — в лес. Дело ли это, Вася? В город взять обещал.

— Обвенчаемся в лесу, — пообещал Срубов. — Вон Павел духовную семинарию кончил. Он и обвенчает нас по всем правилам. И в городе будем.

— Обвенчаю, — пообещал, подвигав плотоядно усиками, Розов, — сколько угодно.

Из-за угла избы вышел быстрым шагом высокий человек в коротком полупальто, сапогах, обтянувших длинные и тонкие ноги, в кепке горожанина. Вот он подошел ближе, и Костя увидел костлявое лицо, вытянутый нос, тонкие ледяные губы. Где-то он видел это лицо?.. Скарб в доме Мышкова, а около стены портрет юноши с тонкой шеей, охваченной воротником кадетского мундира. Мышков!.. Так вот почему Лиза в доме своего свекра. Она, значит, ждала свидания со своим мужем. А он вот где сейчас... Руки Мышкова тоже были запихнуты в карманы, и он озирался как-то странно.

«Караулил, — подумал Костя. — Офицер, а сторожит у бандитов, на стреме».

— Долго слишком любовные делишки решаете, — сказал раздраженно Мышков, — ноги отваливаются от стужи.

— Да вот на проверку взяли, — сказал Срубов, кивнув на Костю. — Будто он это за Симкой гнался. Поведем с собой.

— Честь вести, — так же раздраженно выкрикнул Мышков. — За околицей в расход, и возни нет.

— Я тоже бы хлопнул его здесь же, а Оса вон думает, что это невинная ярочка в шубейке.

— У нас крестьянский суд, — буркнул Оса, а Розов прибавил, глянув искоса на Мышкова:

— Это у вас, у белых офицеров, все было просто: пулю в затылок и конец. А дальше лопать вино да в преферанс. Оттого и пробанковали царя.

Кроваткин тут сплюнул, дернул вожжи — лошадь нехотя двинулась прочь от избы.

— Пошел, давай, — толкнул Костю в спину Розов. Он оглянулся на Саньку и сказал ему наставительно:

— Не вяжись за нами, Санька, по следам. Не любим мы этого. Даже бывает, за ягодами идет мужик или парень, а раз по следам по нашим — решаем его как шпиона и агента. Понял это?

Санька не ответил, может, потому, что в дальнем конце деревни послышался долгий и отчаянный крик:

— Олька? Ольгушка! Да куда же ты, дочка? Олька...

Видно, женщина эта, мать Ольки Сазановой, бежала, потому что голос рвался, делился на части.

— Олька... Ольгушка... Да куда же?

— Ах, господи, — воскликнула тут девушка и прижала к себе узел, будто это была ее мать. — И правда, куда я, Вася?

Срубов шел и курил.

Костя шел следом опустив голову, держа руки за спиной, как и полагается арестованному. Думал он об окруживших его со всех сторон бандитах, вооруженных наганами, карабинами, винтовками. Почему столько злобы у них, столько ненависти к новой власти, к тем, кто стоит за эту новую власть, за Советскую Республику? Думал, ступая сапогами в колеи от колес, оставленные телегой, встречая лицом знобкие клочки тумана, путающие паутиной осинники вдоль тропы.

Страха не было. Только во рту странная сухость. Трудно было сглотнуть. Да еще сковала тело непонятная вялость. Вроде бы ткнуться головой в куст, уснуть тотчас же. Он вспомнил вдруг лето девятнадцатого года, родное село Фандеково, банду Озимова, налетевшую невесть откуда, в руки которой он попал, как и сейчас, по-глупому и случайно. Вспомнился чулан в доме сельского старосты-кулака, стенки, замазанные кровью избитых сельских коммунистов. И себя — тогда совсем еще юнца, только-только поступившего на службу в губернский уголовный розыск. Из окна того страшного чулана смотрел на небо, светлеющее быстро, слушал, как стучат копыта лошадей бандитов, уходящих из села, слушал торопливые выстрелы, от которых, как сейчас, тоскливо сжималось в груди.

— А не боится кузнец, — проговорил шагающий сзади Розов. — Может, и верно, не он палил.

— Выяснит это Симка, — не оборачиваясь, крикнул Срубов. Он вскинул голову — разглядывал что-то впереди. Там, внизу, заблестела в лунном свете гладь реки. Чернели кучами избы вдоль берега. — Коль признает кузнеца за агента, вот уж повеселимся. У Симки он задрягается, как кукла... — добавил, через плечо оглянувшись на Костю.

И снова холодом опахнуло лицо Косте. И снова стеснило в груди так, что не стало сил дышать этим туманным воздухом ночи.