— Симка его, пожалуй, пристрелит, — донеслось сзади. — В отместку. Ну, за это благодарить его будешь, кузнец. Быстро и без дряганья.

Костя не отозвался на этот раз — побоялся, что голос выдаст его волнение.

Они стали спускаться с горы, крутой, заросшей густо кустами ивняка. Ноги скользили на гладкой мягкой глине, и Костя вытянул руку, чтобы ухватить ветку.

— Но-но, — тотчас же окликнул Розов. — Держи лапы где положено.

Нет, страха не было, а тревога не оставляла. Вон Санька спросил: боится ли он, Костя, встретиться с бандитами. Как не бояться...

Это когда принимали в комсомол, председатель задал вопрос:

— Переживаешь, наверное, Пахомов, если идешь искать уголовников?

Он только улыбнулся ему и не ответил. Само собой понятно, что переживать приходится.

запел Розов. Оборвал песню сразу, как-то мечтательно произнес:

— Помню, с отцом по реке спускались в город на лодке, к архимандриту в монастырь. Через озеро плыли потом. А в монастыре благовест ударили к обедне. По воде такой ли гул, что селезенка дрожала. И жуть была... Заплакал даже.

Он засмеялся, прибавил уже грустно:

— Давно это, мальцом был. Верно вон Санька говорил, что, как раки, бывало, сцепимся... А ты, кузнец, где хоть познакомился с Клязьминым? Не в Красной Армии?

И он, не дождавшись ответа, довольно хмыкнул. Шагавший поодаль Мышков злобно бросил:

— Если Симка не признает его, что ж, так и отпустить голубка?

— Там видно будет, — ответил за Розова многозначительно Срубов.

Костя понял, что имеется в виду под этими словами. Так и так его живьем не выпустят. Или утопят, или расстреляют, и он невольно дернулся. И опять сзади жестко выкрикнул Розов:

— Еще дрягнешься — пулю тебе под шапку. Ишь, метит все время в сторону.

— Мне нечего метить, — ответил Костя, — безвинному-то.

— Безвинному, — хмыкнул опять Розов, а Срубов оглянулся, осклабился:

— С девками опольскими плясать захотели. С моей Олькой. Да я, кузнец, с Олькой-то в «стояцки» играл, а ты улещивать взялся.

Костя знал, что за «стояцки». Значило это: если парень вечер простоял с девушкой, закрыв ее шубой, пальто ли, наутро мог засылать сватов к родителям.

— Мне до Ольки нет дела, — проговорил он, шмыгая носом нарочно. — Искали инвентарь в деревне для работы, а по пути и на вечеринку.

— Инвентарь они искали, — передразнил Розов, затянул заунывно:

«Песни поют, пляшут кадриль, обнимаются под шубами в «стояцки», — подумал Костя, — а убийцы».

— Долго еще идти? — спросил он неожиданно для себя. — Спать захотелось.

— Не сносишь сапога, — отозвался Срубов. — Ишь ты, какой важный, спать ему захотелось... Эй, Матвей Гаврилович, — крикнул он сидевшему на подводе Кроваткину, — ты останови лошадь да дойди до Хромого. Мало ли там кто поджидает нас.

— Сам бы мог, — хрипло отозвался Кроваткин, но послушно слез с подводы, передав вожжи Ольке, пошел к чернеющему впереди за кустами остову какого-то строения. Телега остановилась — все встали. Теперь Костя разглядел: перед ними был сгоревший дом. Кирпичи трубы кой-где высыпались — черные трещины зияли, как раны. Обгорелые головни, сцепившись, напоминали кучи заснувших огромных змей. Потянуло далеким запахом застоявшейся въедливой гари.

Розов проговорил с какой-то торжественностью:

— В священном писании сказано: пес возвращается на свою блевотину, а чисто омытая свинья ищет прежней грязи.

— Это ты к чему? — спросил Срубов, придерживая воротник пальто рукой, загораживаясь от все еще летящих клочков тумана.

— Проходили когда-то здесь, — ответил Розов. — Вот к тому... Или забыл?

— Разве забудешь... Дрягался тот мужик...

Срубов всхохотнул вдруг так резко, что сзади чавкнула грязь — может, Розова шатнуло в сторону.

— Ты тогда, — сквозь смех заговорил, — из маузера по курам. Они летят, а ты их из маузера. Только пух...

Костя похолодел. Он представил, как такой же туманной и лунной ночью вошла в эту маленькую деревню банда Осы и как вершила она расправу над теми, что жили в доме. Представилось пламя в небо, крики и звуки выстрелов и кудахтанье сбиваемых пулями куриц...

«Надо бежать, — решительно приказал он сам себе. — Будь что будет, а бежать».

Розов стоял, поигрывая маузером, и смотрел на остов дома. Мышков курил папиросу, присев на корточки. А на тропе показалась фигура Осы. Как видно, он шел замыкающим. Он спросил:

— Чего встали?

— Проверка, — ответил Розов. И сразу же донесся окрик Кроваткина:

— Давайте, эй...

Телега заскрипела, застукала по бревешкам моста. Они миновали пепелище и вышли к длинному, похожему на барак дому. На берегу реки стал слышен плеск воды, охваченной светлой рябью, скрип дверей в доме. Несколько поодаль, за косогором, темнели еще две избы. Казались они тоже обгорелыми, печально поблескивали стекла в окнах. Возле одной лежала на земле вверх дном лодка, торчали багры, приставленные к стене. Может быть, здесь жили рыбаки, спавшие сейчас бездумным и безмятежным сном.