– И потом… у тебя ребенок, - вздохнула Ульяна. – С кем ты его оставлять будешь? Тебе бы в дом какой, с проживанием, и чтобы хозяева детей любили.

Время близилось к четырем утра, а в вагоне до сих пор было шумно. Мужская компания пьянствовала с тех пор, как поезд отошел от перрона. И теперь они то громко ржали над анекдотами, то затягивали песню. Кроме Мити, в вагоне ехали и другие дети. Кто-то то и дело плакал, разбуженный пьяными воплями. Митя тоже просыпался, но видел, что я рядом, и вновь закрывал глаза.

– Нет, это невыносимо! – сказала Ульяна, когда нестройный хор пьяных голосов затянул «Дубинушку». – Надо найти кондуктора. Почему он бездействует?! Пусть доложит главному. Я схожу. Присмотришь за вещами?

Свой саквояж она переставила на мою лавку и отправилась искать кондуктора. И тут, как назло, проснулся Митя и запросился в туалет. И терпеть отказывался наотрез.

Понадеявшись, что Ульяна не сочтет исчезновение саквояжа за воровство, я взяла его с собой и повела Митю к тамбуру.

Он благополучно сходил в туалет, и я поправляла ему штанишки, когда раздался резкий скрежет, и вагон содрогнулся от сильного удара. Митю я обняла инстинктивно. Узкий тамбур не позволил мне упасть на спину, но я врезалась в стену и больно ударилась.

Мгновение – и тишина взорвалась криками, плачем, звоном разбитого стекла, треском деревянных досок. Я судорожно ощупывала Митю, но он не пострадал, лишь сильно испугался, оттого и плакал навзрыд.

Вернуться в вагон мы не смогли, дверь заклинило. Ее вскоре выбили: люди стремились выйти наружу, опасаясь, что конструкции пострадавшего вагона обрушатся. Нам с Митей помогли спуститься. И только тогда я поняла, что произошло.

Два поезда столкнулись на приличной скорости, лоб в лоб. Первые вагоны смяло в лепешку. Даже в нашем, находящимся почти в хвосте, были погибшие. И очень много раненых.

В руках я держала Митю, саквояж Ульяны и собственную сумку. Чемодан остался в покореженном вагоне. Столкновение произошло в поле. Кто-то сказал, что до Владимира недалеко, и оттуда скоро прибудет помощь. Пока же из вагонов выносили раненых и погибших.

Происходящее напоминало жуткий кошмар, только проснуться не удавалось. Я искала Ульяну, но с малышом на руках затруднительно бегать вдоль дорожного полотна. К тому же, я постоянно прижимала головку Мити к плечу, чтобы он не видел крови. Мне и самой становилось дурно, стоило бросить взгляд туда, где лежали погибшие.

Но смотреть пришлось. Я надеялась, что Ульяна сама нас отыщет, ведь у меня ее вещи, но она будто сгинула. И сначала я спросила, нет ли ее среди раненых, а после заставила себя посмотреть на тела, вынесенные из нашего вагона.

Ульяну я узнала по костюму. Голова ее была разбита, лицо залила кровь.

Меня затошнило, но быть слабой – непозволительная роскошь. На моих руках все еще вздрагивал от плача сын, и я поспешила туда, где собирали женщин с детьми и стариков.

К счастью, стояло лето, и ночь, все еще теплая, отступала быстро, сменяясь серыми утренними сумерками. Первыми нам на помощь явились военные. Как мы с Митей добрались до города, я не запомнила. Кто-то помог дойти до дороги, а там нас посадили на подводу. Кажется, нас даже осматривал врач.

Очнулась я на постоялом дворе какого-то скита. Там, наконец, удалось отдохнуть, поесть и привести себя в порядок. Тогда же я поняла, что саквояж Ульяны все еще со мной.

Но я ведь его не украла? Ей он уже без надобности.

Я заглянула внутрь. Из вещей там нашлись смена белья, чулки, умывальные принадлежности, духи и прочие бытовые мелочи, вроде ниток с иголками, шпилек и заколок. А еще там лежали документы: метрика, паспортная книжка и рекомендательные письма на имя Ульяны Алексеевны Лопаткиной. Оказалось, мы тезки и по отцу. И возраст у нас одинаковый.

Паспортной книжки у меня не было вовсе. Ее оформляли только с разрешения отца, а он меня «похоронил». Пока хватало и метрики, но письма…

Рекомендательные письма от влиятельных особ, с их личными печатями, на плотной бумаге с вензелями, соблазняли совершить преступление.

Документов при Ульяне нет, ее не опознают. Возможно, позже ее бывшие хозяева поймут, что она пропала. Но я успею добраться до Москвы, получить хорошее место, зарекомендовать себя. Я должна рискнуть, ради сына. Метрики и рекомендательных писем хватит, чтобы устроиться на работу.

У Мити, и вовсе, никто метрику не спросит, пока ему не придется идти в школу. Я обязательно что-нибудь придумаю. Потом. А пока надо запомнить, что отныне мое имя Ульяна Алексеевна Лопаткина.

– Афанасий! Афанасий! Где тебя бесы носят?! Афанасий!

Зычный мужской голос раскатом грома прокатился по дому. И, казалось, оконные стекла звякнули.

– Я здесь, ваше превосходительство.

Хрустальная ваза разбилась вдребезги, ударившись о притолоку, аккурат над головой Афанасия. Он успел отпрянуть за дверь, прячась от осколков.