Кстати, вот и женщина, хоть и совершенно другая! Мария Николаевна, сидящая неподалеку от августейшего отца, обозначила себя движением руки. несильно, но вверх и ее сразу стало видно.

Любимая девушка, никого не стесняясь, звала его к себе. Ха, а чего ей стесняться? Мужчина, которого она зовет, уже признан самим императором, тронный церемониал (или наподобие того) был у ее отца. Получалась, почти, как семейный тусняк.

Князь Долгорукий прошелся, не слишком привлекая к себе сидящих. Сел рядом с любимой девушкой, собираясь узнать свежие новости, например про это неожиданное сборище. И… увидел своих собственных родителей, приемных для попаданца в XIX веке. Они-то здесь с чего? Кажется, император Николай как-то сообщал, что вызовет их в Санкт-Петербург. С учетом их появления в Зимнем дворце, очень даже вероятно. Хотя, он уже и не ждал с учетом времени и событий.

Погладил Марию левой рукой, приласкал немножко девушку, еще не жену, но и не совсем чужую. И почти улыбнулся родителям. Отец князь Николай Анатольевич, мама княгиня Мария Гавриловна сидели весьма скованно при дворе, как будто они не те самые князья Долгорукие!

Хотел было их приободрить, но тут и сам оказался в сложной ситуации, хоть голодным волком вой в февральскою порою. Император Николай, видимо решив, что его следователь немного пообтесался и это не будет, как «с корабля на бал», обратил на него свой самодержавный взор. И как бы он не был грозным и многообещающим разные кары.

— Светлейший князь Константин Николаевич, — торжественно изрек с трона его августейший покровитель, — мы вами весьма не довольны!

Князь несколько подобрался, всем своим видом показывая, что готов к монаршей нахлобучке. Виноват так виноват, что делать?

Николай одобрительно кивнул, мол, рад такому повинному настроению. Но тон его речи поначалу был суров:

— Светлейший князь! — провозгласил он, — Граф Александр Христофорович по нашей просьбе проследил за тобой в недавней стычке с грязными бандитами. И ведь оказалось вдруг, вы вели себя безобразнейшим образом!

Ни фига се, августейший наезд! Он еще понимает, если Николай Павлович будет ругать за отношения с дочерью Марией. Но тут-то как? Князь что, струсил или что-то украл из возвращенных трофеев? Удрал с поля боя? Или что-то еще страшно крамольное из профессиональной деятельности?

— Ваше императорское величество, — спокойно, но твердо сказал вышеупомянутый князь, — и в чем же я так сильно повинен?

— Константин Николаевич, — спокойно-строго сказал император, и уже это показывало, чего ему стоило это спокойствие, — всегда помни, ты женат на моей воспитаннице, а сейчас она беременна. И кроме того… — он не договорил, но так махнул рукою в сторону Марии, что лица придворные и всезнающие сразу все поняли и приняли во внимание, — и посему я требую от тебя везти себя спокойнее и не лезть вперед под клинки каких-то уголовников!

— Ваше императорское величество! — сказал князь удивленно, — но такова моя профессия в жандармерии и я, право, не знаю, чем я вас, государь, рассердил! Армейские генералы, бывает, в трудные минуты ведут свои войска вперед. А полицейские чины идут вперед полицейских, ну, или жандармов.

Спокойствие князя немного успокоило Николая. Он тоже уже спокойно сказал:

— Да, разумеется, я туи немного погорячился, но ты, Константин Николаевич, все же, пожалуй, поберегись и не лазь вперед.

Да, только этого еще не хватало. Корить тебя молодецким бахвальством при всех. Ах-ха-ха не хо-хо-хо? Князь ведь тоже может ответить!

— Никогда еще, ваше императорское величество, род князей Долгоруких не прятался за других. Ни в XIII веке, ни в XIX! Да простит меня, ваше императорское величество, но мое дворянское сердце всегда будет впереди всех!

Не отпуская руку от Марии, он встал, горделиво выпрямился.

Сказано было громко. Да и сам князь Долгорукий считался честным и храбрым, хоть и излишне умным и строптивым. В общем, всюду благородный князь из древнего рода. Не то что новоявленные аристократы XVIII — XIX века, некоторые из них даже и клинка в руки не держали!

Даже Николай Анатольевич, в большинстве своем проводившим жизнь за канцелярским столом, гордо выпрямился. Да, мы князья Долгорукие, и этим все сказано!

Николай I, почувствовав настрой и, понимая, что умного и благородного его следователя не зачем как-то ругать, окончательно успокоился и даже обрадовался. Пришел черед наград, а это всегда лучше, чем ругать. Да и потом, можно ведь так наградить, еще и взвоешь! Уж это-то император научился делать за годы правления очень хорошо. Впрочем, сегодня Николай награждал без негативной подоплеки. Все же любовник гм, любимой дочери, умный, храбрый, сметливый. Правда, немного безалаберный, но это с годами пройдет.

— Князь! — обратился император к нему, — хоть я тебя иногда ненароком ругаю, но вообще считаю для семьи и государства человеком небесполезным. И поэтому рад тебя поздравить очередным классом. Итак, господа, действительный статский советник князь Долгорукий-младший производится в тайные советники!

Константин Николаевич принял этот высокий служебный чин внешне, да и внутренне очень спокойно. Он уже получил от государства (если считать, что император Николай и являлся в некотором роде государством) высшую награду — скромную красавицу и прелестницу Елену Федоровну. Жаль только, он не любит ее! И пусть она являлась воспитанницей российского монарха и, соответственно, аристократкой с соответствующими материальными и моральными благами и привилегиями, но не нет, это не ее. Вот другую бы жену — прелестную и милую, хоть и порой капризную Марию Николаевну князь бы с легкостью полюбил. Он еще не встречал такую лапушку и, как он прекрасно понимал, вряд ли еще когда-либо встретит.