— Похоже на то… Сбил-таки след, — жевал губу Черкасов. — а теперь у нас ни модели, ни номера…

Черкасов задумчиво скрёб подбородок — выбритый до блеска, как у старого генерала перед строевым смотром. Молча смотрел на меня, не торопил. А я снова присел у колеса. Что-то в нём не давало покоя. Обычное с виду, но протектор забит глиной или ещё какой-то густой грязью. После дождя. Словно держал в себе улику.

Осторожно я выкатил колесо на свет, за порог гаража. Палыч вышел за мной. Перевернул, наклонился ближе. Протектор казался грязным, но не от той уличной грязи, что у каждого второго на дворе. Нет. В бороздках застряла плотная, вязкая субстанция. Сероватая, с матовым отблеском и тёмными вкраплениями, будто копоть вперемешку с известью. Не глина. Не песок. И уж точно не кирпичная крошка.

— Глянь сюда, — кивнул я, не поднимаясь. — Видишь, что в протекторе?

Палыч подошёл, присел, потер подушечкой пальца.

— Ну… вроде, песок, — пожал плечами. — Только жирный какой-то. Нет?

— Не песок, — покачал я головой. — Это порода с отвала. Смесь хренпоймическая. Я не геолог и не почвовед, но такое по улицам не валяется. На наших дорогах этого не найдёшь.

— И где ж ты, профессор, такие породы видел?

Я замер на мгновение. На языке вертелось: «там, где меня убили». Но сдержался.

— Старый моторный завод, — сказал я вслух. — На отшибе, за железнодорожным тупиком. Там за цехами отвал есть — метров пять-шесть в высоту.

Палыч выпрямился, почесал затылок.

— Моторный завод? Он вообще-то ездил туда… Неплохое место для схрона, — хмыкнул. — Глухо, сторожа нет, в округе никто не живёт.

— Вот и я о том. Если он был готов к побегу, наверняка держал там тайник. Лучше места не придумать. Такие, как Рябинин, отходные пути продумывают заранее.

— Ты, я смотрю, не просто штабной, — заметил Палыч. — Прямо как будто сам туда хабар закладывал…

Я не ответил. Только посмотрел в ту сторону, где за горизонтом прятался тот самый завод — и прошлое, в которое меня снова вдруг втянуло.

Сели в «мерин». Я хлопнул дверью, откинулся на спинку. Палыч открыл бардачок, вытащил чёрный пистолет странной конструкции.

— На. Не бог весть что, но лучше, чем ничего.

Я взял, повертел в руках оружие, заглянул в ствол.

— Рассекатель? В канале ствола? — хмыкнул. — Что за бред?

— Чтобы с дури не заряжали боевыми. Видишь клеймо? Травмат это. Но бьёт резинкой будь здоров. Лучше, чем кулак.

Я кивнул. Пистолет лёг в руку приятно, привычно. Травматов я в своем времени не припомню… Ха! Сначала женщины стали резиновыми, а теперь и пули. Но травмат лучше, чем палка. На безбабье и надувная раком.

Минут через пятнадцать въехали на территорию бывшего моторного завода. Я помнил это место даже слишком хорошо. Горячий бетон под солнцем. Отсыревшие осыпавшиеся цеха. Битое стекло и стальная арматура, торчащая из стен, как рёбра скелета.

Теперь тут было тихо. Слишком тихо. Ветер шуршал в травостое, что пробивался из трещин асфальта. Где-то каркнула ворона. И сразу стихла, увидев нас.

Завод зарастал, как старая рана. Огромные корпуса с провалившейся крышей, ржавая водонапорная башня, обрушенные пролёты. Всё здесь было так, как в 97-м, в день, когда я умер.

У развалин среди плит и мусора стояла вишнёвая «девятка». Тонирована в хлам, даже лоб затянут. Вид придавленный, грязный, но агрессивный.

— Вот он… — Палыч выдохнул. — Здесь.

Остановились метрах в пяти. Я вышел, держась за карман с горе-пистолетом. Палыч рядом наизготовку с боевым.

Я обошёл «девятку», глянул в окна.

— Пусто.

Проверил ручку — дверь поддалась. Ключей в зажигании не было. Пустой салон, затхлый запах. В бардачке ничего. На заднем сиденье — плед с пятнами, похожими на кровь.

Я ладонью коснулся капота. Горячий.

— Только что приехал, — бросил я. — Значит, где-то рядом. И знает, что мы по пятам идём. Или догадывается.

Палыч молча кивнул и потянулся к багажнику, чтобы открыть.

Бах!

Лишь только он его распахнул, как прогремел выстрел.

И Палыч упал.

Выстрел грохнул откуда-то сверху, это ясно было по звуку. С той стороны, где раньше был административный корпус. Эхо прокатилось по пустым коробкам развалин, ушло куда-то под рухнувшую крышу. В голове сразу щёлкнуло: стреляли из окна корпуса.

Палыч рухнул за машину, потащил за собой раненую ногу. Укрылся за «девяткой».

— Жив? — бросил я, ныряя следом за «девятку».

Он лежал на боку, сжав зубы. Штанина быстро темнела от крови — в брючине на бедре дыра. Чёрт, высоковато.