В конечном итоге, до конца дня я передал около двух сотен доминант и полностью переработал все принесённые мне образцы. Лёжа на кровати, я смотрел в потолок, окрашенный алыми лучами заката, и думал о том, что нужно легализоваться. Заявить о себе миру. Только так я смогу привлечь новых рабочих, получить больше земель, развивать производство, да и как ни крути, для того чтобы остановить мировые войны, нужно иметь контакт с этим самым миром.

Вдобавок ко всему, я при всём желании не смогу спасти отца, если так и останусь отсиживаться на задворках мира. Забавно. Но тропа и правда рождается под ногами идущего. Зашипела рация и из неё послышался голос Гаврилова.

«Ш-ш-ш. Михаил. Мои люди нашли Черчесова».

— Отличные новости, Станислав Карлович, поднимайтесь на десятый этаж. Расскажете детали.

Спустя полчаса мы стояли с Гавриловым на балконе. Он курил, глядя в темнеющую даль, а я обдумывал услышанное. Оказалось, что Черчесов весьма плох. Его покусали разломные пауки и сейчас граф всеми силами пытается восстановиться. Уже начал ходить и даже заглядываться на красоток. Однако здоровым его при всём желании не назовёшь.

Черчесов осел в Алапаевске. Потратил прорву средств на лучших лекарей, до которых сумел дотянуться, и сейчас продолжает лечение. Имение графа охраняет гвардия из тысячи человек, а ещё парочка Безликих. Гаврилов с ходу предупредил, что один из Безликих практически бессмертен. Если рядом с ним имеется хотя бы крошечный запас некротики, то этот выродок будет возрождаться раз за разом.

Нас разделяло расстояние в двести девяносто километров. Не так уж и далеко. Да и не думаю, что у меня возникнут проблемы с гвардией Черчесова или Безликими. Бессмертие это тяжкое бремя, которое способно обернуться проклятием при должной подготовке.

Конечно, умирать никто не хочет — и я тоже, но кто нас спрашивает? Смерть всегда ошивается поблизости. Мы её не замечаем. Делаем вид, что жизнь никогда не закончится. Она забирает далёких знакомых и постепенно подбирается всё ближе и ближе к нам самим. А потом… Потом нам выпадет шанс родиться вновь. Если повезёт.

— Знаешь, Станислав Карлович. А ты со мной в Алапаевск не поедешь, — задумчиво проговорил я.

— Это ещё с какого перепуга? — нахмурился капитан и повернулся ко мне.

— Ты моя правая рука…

— И левая нога, — хмыкнул он, перебив меня. — Давай ближе к сути дела.

— Не хочу, чтобы ты помер. Моей сестрёнке нужен отец, а матери — муж.

— А ещё твоей матери нужен сын. Понимаешь? Так что давай без геройствований. Я отправлюсь вместе с тобой, — безапелляционно заявил Гаврилов.

— Как скажешь, — улыбнулся я, посмотрев в чернеющее небо.

— Ты уверен, что хочешь ограбить Черчесова? — с тревогой в голосе спросил капитан.

— Ограбить? Кто сказал, что мы будем его грабить? Он сам всё отдаст. Причём с превеликой радостью.

Капитан вздохнул и покачал головой, без слов называя меня фантазёром. Мы замолчали. Тишина позволила мыслям течь непринуждённо, а тяжелое небо не способствовало появлению радостных дум. Прошел час. Гаврилов опомнился и, попрощавшись, ушел к себе домой. Мама явно соскучилась, да и запереживала. Мало ли, чего могло случиться с её суженым?

Мне же спать совершенно не хотелось. Бубня под нос невнятную мелодию, я направился в кузницу. В окнах горел свет, из здания лился мат.

— Да куда ты её тычешь, дурень?! Ага! Вот сюда, да. Держи так. Щас закреплю, — прикрикнул Петрович на Семёныча.

— Ты это. Давай, субординацию соблюдай, што ль, — возмутился Семёныч. — Я тут, вроде как, главный.

— Вот именно, что «вроде как», — буркнул Петрович, а в следующую секунду зажужжала дрель.

Войдя в кузницу, я увидел сидящего на верстаке Евсея. Он улыбался во весь рот. Петрович и Семёныч заканчивали работу над Оторвой.

— О! Етить-колотить! Михал Константиныч! — воскликнул Семёныч, бросив деталь, от чего та стала бешено вращаться на сверле работающей дрели. — А мы, значица, револьверчик-то смастерили. Евсей, кинь пукалку-то.

Евсей не спеша взял со столешницы пистолет и швырнул его Семёнычу. Пистолет ударился в старческую грудь, от чего Семёныч крякнул и зло зыркнул на новенького инженера.

— Никакого уважения, — покачал он головой и передал мне револьвер. — Пятизарядник, значица. Уот сюды пихаешь жемчужинки, а после тычешь на курок…

— Не курок, а спусковую скобу, она же крючок, — поправил Семёныча Евсей.

— Знаешь, чаво? — раздраженно рявкнул Семёныч.

— Чаво? — передразнил его Евсей.

— В жопу язык засунь и помолчи, пока старший инжАнер говорить! — важно пояснил Семёныч.

— Ха-ха! Петрович, ты слыхал? Старший инжАнер, мать его, — рассмеялся Евсей. — Так-то ты, может, и старший, но пока слово «инженер» не научишься выговаривать, уважения не дождёшься.

— Ну хватит уже Семёныча травить, — вступился я за старика. — Он у вас в кузне, и правда, главный.