– И что, по-твоему, произойдет?

– Ее вернут в семью, – выдала я, обвиняя его этими словами в киднеппинге.

Я боялась его до смерти. Все мое тело кричало от страха, но я не могла выглядеть испуганной овечкой даже в таких обстоятельствах.

Страх делал меня агрессивной, глупой и противоречивой. Мне хотелось быть менее импульсивной, но в напряженных ситуациях мое сердце ускорялось, мозг начинал бушевать, и, вместо того чтобы думать, я всегда нападала, как и в этот момент.

Мне следовало прикинуться жалкой и беззащитной, а я продолжала рассказывать, какие действия предприму против него.

Но это не было самым худшим. Я уловила какое-то движение. Повернувшись, увидела, как маленькая девочка, оставленная Андрасом на кровати, нашла способ выбраться из комнаты и теперь, ни о чем не подозревая, стояла у его стула.

Мое сердце замерло, когда он встал в полный рост. Я смотрела на него, вытаращив глаза, на моем лице, наверное, появилось выражение дикого ужаса.

Андрас склонился над девочкой, а затем… взял ее на руки. Она не заплакала, не закричала. Позволила большим сильным лапам прикоснуться к ней, а когда он поднял ее, обхватила ручками его шею.

Я была потрясена этой сценой.

Андрас посмотрел на меня темными непроницаемыми глазами и тихим голосом сообщил:

– Я ее семья.

Мне стало трудно дышать, я перестала чувствовать свое тело.

Я посмотрела на девочку в тщетной попытке восстановить контакт с реальностью, но ее безмятежное личико делало ситуацию еще более абсурдной. Казалось, ее совершенно не беспокоили запах и прикосновения этого здоровяка.

А на меня она смотрела со страхом… Может быть, потому, что в комнате незнакомец? Или она испугалась меня?

Потрясенная этой мыслью, я присмотрелась к девочке. На ней было красное шерстяное платье с белыми рукавами и воротником, белые же носки. Личико с пухлыми щечками выражало робкое любопытство, рыжие кудряшки выбивались из косичек, густые длинные ресницы вокруг светло-зеленых глаз делали ее похожей на фарфоровую куклу.

Я не смогла бы точно сказать, сколько малышке лет. Года два, наверное, если она уже ходила и еще не разговаривала – я плохо разбираюсь в детях.

Боже мой! В горле пересохло, я побледнела. Потрясенная собственной догадкой, я пальцем указала на девочку.

– Она… твоя дочь?

И все же что-то говорило мне, что Андрас не отец. Может, дело было в том, как она обнимала его за шею – словно не родного человека, или в том, что он держал ее несколько отстраненно, с молчаливым властным предостережением в глазах, как будто мне не следовало даже смотреть на нее.

– Кто я ей, тебя не касается.

Ответ вызвал у меня еще больше подозрений. Тем не менее я попыталась успокоиться, чтобы привести мысли в порядок.

Что мне делать? Попросить у него ее свидетельство о рождении? Я не видела и не слышала никаких объявлений о пропаже ребенка. Я могла позвонить в полицию, но что бы я им сказала? «Вы знаете, у моего соседа-садиста в квартире живет ребенок»?

Если он ее опекун, я могла бы обратиться с жалобой в органы опеки, но девочка не выглядела брошенной. На вид здоровая и упитанная, глазки веселые, одежда чистая. Ничто не указывало на то, что о ней плохо заботятся.

Каким бы невероятным и трудным это мне ни казалось, но пришлось смириться с упрямым фактом: дьявол жил не в занюханном переулке Кенсингтона, а в соседней квартире. И вместе с ним там обитала маленькая девочка. Кем она приходится ему, я никогда не узнаю.

Время текло сквозь нас. После долгих минут молчания я оперлась руками об пол и встала.

– И куда ты собралась?

– А ты как думаешь? Я ухожу.

Я отряхивала брюки, чтобы потянуть время. Андрас поставил девочку на пол, предоставив ей возможность бродить по гостиной, и посмотрел на меня. Я пожала плечами, когда снова почувствовала его жесткий взгляд. Таким он казался еще страшнее – со свободными руками и свирепым выражением лица, какое наверняка бывает у злодея, готового на любое преступление. Его темные, полные опасных намерений глаза в других обстоятельствах вынудили бы меня бежать от него сверкая пятками.

Я сглотнула и, собрав все мужество, заявила:

– Я ухожу.

– Я так не думаю, – сказал он непреклонным тоном.

– Ты собираешься вечно удерживать меня здесь? – Я выпрямила затекшую спину и расправила плечи. – Запрешь меня в комнате?

При этих словах его зрачки загорелись тревожным светом. Мне пришлось сделать шаг назад, чтобы отвлечь его от этой идеи, которую я ему невольно подкинула.

– Даже не думай об этом, – испуганно прорычала я, сощурившись.

С него станется.