– Моя личная жизнь тебя не касается. Ни при каких обстоятельствах. Ты никому не расскажешь о том, что сегодня произошло. Скажи, что все поняла.

Я настороженно смотрела на него, в горле пересохло.

– Почему?

– Скажи, что поняла меня, – повторил он таким тоном, что я опять вздрогнула.

Мои глаза заметались, прежде чем снова остановились на нем. Я не хотела, чтобы он прочитал в моем взгляде жгучее желание убежать от него как можно дальше. Это… это моя квартира, черт возьми! Он не имел права приходить сюда и вести себя как ему вздумается!

– А иначе что будет? – осмелилась я выдавить из себя.

Андрас не улыбнулся, но в его глазах вспыхнула искра. Передо мной стояла гиена с широко раскрытой от смеха пастью и зубами, похожими на острые ножи.

Боже мой!

– Попробуй сама представить. Посмотрим, хватит ли у тебя воображения.

В другой ситуации я рассмеялась бы. Его воображение определенно победнеґе моего, поэтому любой сценарий, проносившийся у меня в голове, вызывал ужас.

Я сглотнула скопившуюся слюну, горло сжалось, эмоции метались внутри меня, словно рой пчел. В этот момент я пожалела о дне, когда встретила его.

– Говорить о тебе – последнее, что я хочу делать. – Я постаралась вложить в свой взгляд ненависть и отвращение, которые испытывала к нему. – Меня не волнует твоя жизнь и все, что тебя касается. Кто ты такой, чтобы я о тебе говорила или думала? Не хочу иметь с тобой ничего общего, – сердито прошипела я, – ни сейчас, ни когда-либо.

Мой голос прозвучал искренне. В смотревших на меня глазах была тайна, которая молила, чтобы кто-нибудь ее разгадал, но этим кем-то явно буду не я. И все же Андрас ждал ответа, его взгляд как будто снова и снова шептал: «Скажи, что все поняла».

– Я все поняла, – сказала я едва слышно.

В темной бездне его глаз промелькнули удовлетворение и уверенность.

А я почувствовала, что прикована к этой бездне и не могу оторваться от ее созерцания. Я никогда не хотела переходить ему дорогу. У меня не было желания связываться с кем-то вроде него.

И все же я только что пообещала дьяволу, что сохраню в тайне один из его секретов.

Мир замер в неподвижности.

Воздух застыл.

Всегда одна и та же картинка.

Всегда один и тот же момент.

Я слышала тихий посвист своего дыхания. Чувствовала, как оно становилось все глубже, скрежетало и резало, словно кусок стекла, мою плоть.

Единственным звуком в сумерках был оглушающий стук моего сердца – искореженного молота, мало похожего на человеческий орган.

Реальность вокруг меня дрожала. Сердце часто билось, руки сжимали одеяло, пустым взглядом я смотрела в стену у кровати, уткнувшись щекой в подушку.

Оцепенение не проходило. Я не могла пошевелиться. Раздавленная этим воспоминанием, я лежала беспомощная, как птица со сломанными крыльями.

Постепенно глаза стали различать очертания комнаты: большой шкаф, разбросанная по полу одежда, свет дня, просачивающийся сквозь жалюзи.

Когда взгляд вобрал в себя эти детали, я поняла, что проснулась. Но сердце все еще колотилось в груди, выражая тревогу и беспокойство, как делало всегда. И как, наверное, никогда не перестанет делать.

Страхи оживают не с погружением во тьму. Порой именно они, разбудив нас, вызывают желание продолжать мечтать. Они вырывают нас из счастливого мира, в котором нам хотелось бы жить вечно. И они заставляют нас понять, что наш самый большой кошмар – это реальность.

Вечером я не пошла в клуб. У меня был выходной.

В свободные часы я обычно сидела на диване и писала что-то в блокноте, слонялась по дому в пижаме или занималась уборкой и прочими домашними делами. Но сегодня мне захотелось вырваться из привычной рутины.

Меня охватило желание почувствовать мороз на своем лице, вдохнуть свежего городского воздуха, ощутить на коже освежающую ласку, которую мог подарить только декабрь.

Приближалось Рождество. Предвкушение праздника потрескивало в воздухе, сияло на лицах прохожих и в уличных гирляндах. Праздничные мотивчики доносились из каждой открывающейся двери, из каждого магазина, лавки или витрины, создавая чарующую, сладковатую, словно сотканную из карамели, атмосферу радости.

Взрослые казались добрее, дети – шаловливее, в воздухе витало волшебство, в глазах прохожих сияла сама жизнь.