Я любила Рождество. Мне нравились его бесшабашная, игривая поступь, его краски, огни и гирлянды; мне были по душе его обнадеживающие обещания.

Я любила Рождество, потому что мы с мамой встречали его вместе, украшая елочку шариками из дутого стекла, которые сверкали, как мыльные пузыри. Обычно мы наряжали ее полдня, а в конце я неизменно выполняла возложенную на меня приятную обязанность – надевала на макушку звезду. «Сияющая звезда всегда напоминает нам о том, что мы дома», – так говорила мама.

Перегнувшись через перила моста, я смотрела, как в реке Делавер отражается вечернее солнце.

И все же мне не удавалось перенять у города праздничное настроение. На душе было горько и неуютно от воспоминания о прошлом счастье. Я чувствовала себя угрюмым ранимым ребенком. Даже чарующая атмосфера Рождества оказалась бессильна перед моей хандрой.

К реальности меня вернула мелодия телефона. Я вздрогнула и вынула мобильный из кармана, посмотрела на экран – и сердце екнуло: высветился тот же номер, что и последний раз.

Это была она.

Я сглотнула, глядя на экран с таким напряжением, что не могла пошевелиться, а сердце как сумасшедшее металось в груди.

Наконец я нажала на зеленый кружочек.

– Алло.

– Привет! – Ее мягкий голос сразу согрел меня, как будто я выпила горячего молока.

Я закрыла глаза. Теплая волна пробежала по телу, унося с собой тоску. Я старалась не дрожать, не поддаваться душераздирающему ощущению, которое каждый раз при разговоре с ней настигало меня. Я стиснула пальцами перила и глубоко вдохнула зимний воздух.

– Я думала о тебе, – призналась я шепотом.

– Правда?

– Ага.

На мгновение нас соединила тишина, протянувшаяся между нами связующей нитью, которую никому не разорвать. Я научилась все узнавать о маме по голосу, прислушиваясь к нюансам ее тембра, к паузам между словами, к едва уловимым интонациям, к высоким и низким нотам, в которых были и нежность, и тоска, и всякое разное.

Она сказала, что позвонила сейчас, потому что по вечерам я работаю и в это время она не хочет меня беспокоить. Спросила, как у меня дела, все ли в порядке. Она произносила слова медленно, и тон был не такой бодрый и живой, как в прошлый раз.

– Мне хотелось бы быть рядом с тобой, – пробормотала она вяло.

Я выпила все ее слова до капли, чувствуя, что от них жжет горло, как от сладкой отравы.

Будь мама рядом, я отвела бы ее в кондитерскую со сказочной витриной. Мы заказали бы шоколадный десерт, я, как всегда, испачкала бы рот и рассмешила ее. Если бы она была рядом, мы украсили бы квартиру лампочками, которые ей очень нравятся, и всю ночь смотрели бы старые мультики, как в детстве.

Будь мама рядом, я, не отрываясь, тайком наблюдала бы за ней, а ночью крепко обнимала ее – из благодарности за все то, о чем стеснялась сказать при свете дня.

Но наша с ней реальность была другой.

– Я безумно по тебе скучаю, – услышала я.

Каждый нерв во мне задрожал.

– Я тоже по тебе скучаю.

Сказать это было все равно что причинить себе боль: эти слова оплели мое сердце тонкой нитью, оплели так туго, что выступила кровь.

– Они не разрешают мне увидеться с тобой, сколько бы я их ни просила…

– У тебя усталый голос, – решилась перебить я, чувствуя, как у меня скручивает живот. Спазм в горле мешал говорить, но я прошептала: – Что-нибудь случилось?

– Нет, – ответила она, но от меня не ускользнуло ее секундное колебание. – Все хорошо.

Спроси, как она.

Я замерла. Где-то подо мной бежала река, среди деревьев гулял ветер, пульс гудел под одеждой.

Спроси, как она. Спроси ее, спроси, спроси…

– Мне пора идти. – Ее голос прервал мои мысли, и сердце сбилось с ритма. Все, что я могла сделать, – это вдохнуть и крепче схватиться за перила. Я выпила эти слова в один глоток, после которого, как ни стискивай зубы, на глаза всегда наворачиваются слезы.

Я пробормотала что-то ободряющее и держала телефон у уха, пока на линии не зазвучали короткие гудки.

Слушая пустоту, в которой только что звучал мамин голос, я сгорала от раскаяния. Думала о том, через что ей приходится проходить в одиночестве, вспомнила момент разлуки – и рыдания подступили к горлу.

Однако, как только вина всколыхнулась в моем сердце, душа сразу восстала и показала мне свои ссадины, порезы и шрамы, оставленные чувствами, разрывавшими ее на куски. Ко мне вернулось давнее ощущение, что наши два сердца жили одной жизнью и мое тело раздавлено двумя любовями: к ней и к себе.