Оставалось только подчиниться. Я встала с кресла и, пошатываясь, поплелась к двери. Затем, не поблагодарив ее, о чем почти сразу пожалела, вышла.

Я взяла свои вещи и через несколько минут уже стояла на улице под неоновой вывеской закрывающегося заведения. В переулке всегда царила странная, почти неестественная тишина, как будто город с его ночными звуками не воздавал должного здешней маленькой Стране чудес.

– Мирея, – послышался голос.

Я повернулась к мусорным бакам и в свете фонаря увидела фигуру. Это был Джеймс, выносивший мусор.

Он поправил бейсболку и подошел ближе, его глаза выражали удивление и беспокойство. Я крепче сжала ремень сумки.

– Привет, – пробормотала я, полагая, что все уже знают о моем позоре.

Джеймс сунул руки в карманы брюк, и в этом жесте, как и в его глазах, отразилась нерешительность, которую за последние дни я хорошо научилась в нем распознавать.

– Как ты себя чувствуешь?

– Все окей, – ответила я коротко. Не хотелось среди коллег прослыть слабачкой.

– Пошла за бутылкой коньяка и не вернулась, – пробормотал он, то ли подшучивая надо мной, то ли выражая свое беспокойство. – Ты заставила меня волноваться.

Я тихо фыркнула, и Джеймс отвернулся. Затем пробурчал:

– Серьезно тебе говорю.

Я подозрительно посмотрела на него. В его взгляде было что-то странное – какое-то едва уловимое, пульсирующее беспокойство. Я уже немного знала Джеймса, чтобы понять: его тревожило что-то связанное со мной. В таких случаях он прятал глаза, смотрел вниз или вдаль, мне за плечо. Но он был ненамного выше, и я без труда поймала его взгляд.

– Что-то не так? – начала я допрос.

– А?

– Ты что-то от меня скрываешь, – упрекнула его я, как будто он был виноват. – Обо мне сплетничали, да?

Он посмотрел на асфальт, а потом его взгляд метнулся в конец улицы. Джеймс все-таки мало чем отличался от Руби: оба не умели скрывать эмоции, их лица читались как открытые книги.

– Нет, ничего такого.

– Тогда что?

– Ты уверена, что с тобой все в порядке?

Я непонимающе уставилась на него. Замешательство переросло в подозрение, подозрение – в раздражение.

По правде говоря, я не привыкла, чтобы кто-то беспокоился обо мне, и не могла понять, что стоит за его вопросом. Дружеских чувств между нами я не допускала, потому что пережитое мешало мне снова проникнуться чувством бескорыстной привязанности к кому-нибудь. Я скупа на доверие, понимание, соучастие – на то, что другим кажется банальным, а для меня это – испорченный фрагмент в сложной мозаике моей жизни.

– Просто закружилась голова от усталости. День был трудный. Я упала, и Сергей поднял меня наверх. Вот и вся история. Слушай, Джеймс, если в будущем ты захочешь мне что-то сказать, пусть даже неприятное, говори, глядя мне в глаза, ладно? Давай, спокойной ночи.

Я пошла по тротуару не оглядываясь. Да, я повела себя грубо, может, даже слишком резко, но у меня был дерьмовый день, а Джеймс страшно раздражал меня своими деликатными ужимками. Мне хотелось поскорее уйти, побыть какое-то время вдали от всех, чтобы…

– Это был не Сергей.

Я остановилась посреди переулка и не сразу обернулась.

Его светло-коричневые глаза казались кусочками застывшей смолы во мраке ночи, на этот раз он смотрел прямо на меня.

– Что?

– Это не Сергей тебе помог.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

Джеймс опустил подбородок, и козырек бейсболки скрыл его лицо. Казалось, он раздумывал, говорить ли мне что-то, как будто эта ситуация ставила его в затруднительное положение.

– Ты долго не возвращалась. Пошла на склад – и как будто испарилась. Я вспомнил, какой ты была бледной и вялой, и забеспокоился. – Джеймс потеребил козырек бейсболки. – Я никогда не отхожу от стойки, тем более если тебя нет. Но мы только открылись, и время было мертвое, поэтому я пошел тебя искать. И нашел… Мирея, тебе помог не Сергей, а Андрас.

Я нахмурилась, а Джеймс тем временем подошел, не давая моему мозгу времени сформулировать хотя бы одну ясную мысль.

– Ты не помнишь, что произошло?

– Я…

– Я был уверен, что он оставит тебя лежать и позовет кого-нибудь, чтобы о тебе позаботились. Он никого не уважает, кроме самого себя, и, поверь мне, я знаю, о чем говорю. А тут вдруг… взял тебя на руки. Ты показалась мне такой маленькой, – прошептал он. – Он понес тебя наверх, я пошел за ним. – Джеймс понизил голос и, проведя рукой по затылку, почесал щеку. – Я хотел убедиться, что он не сделает тебе ничего плохого, поэтому тоже подошел к офису Зоры и увидел, как он положил тебя на кресло. Прежде чем распрямиться, он замер и… так на тебя посмотрел.

– Как?

Джеймс покачал головой. Он казался искренним, но я с трудом понимала, о чем он говорил. А может, мой напарник поскользнулся, ударился головой об стойку, и у него начались какие-то галлюцинации? И все-таки пришлось ему поверить. И мысль о том, что рассказанное – правда, будоражила душу и вызывала у меня то ли скептицизм, то ли огорчение.

– Но зачем Зоре мне врать?

– Ну… Никто не забыл ту ошеломляющую пощечину, которую ты ему залепила при первой встрече… – Джеймс сопровождал бормотание легким пожатием плеч, и почему-то я поняла, что он не врет. Зора многое мне не сказала. Например, не удосужилась сообщить, кто мой сосед, но я никогда не думала, что она может мне солгать.