Вариантность — форма существования фольклора. В народной поэзии нет «канонических» текстов. В вариантах проявляется художественная одаренность народа. Это понимал и Салмелайнен. Многие сюжеты волшебных сказок он дает в двух-трех вариантах, иногда ограничиваясь кратким пересказом. Но в данной публикации избранных текстов из вариантов выбран один, наиболее характерный для карельской и финской традиции, а также в художественном отношении более интересный. В нашем сборнике приводятся иногда не варианты, а различные версии некоторых сказочных сюжетов. Так, например, сказка типа «Золушка» известна в Карелии в двух версиях: наиболее распространена версия «Мачеха — падчерица», в которой в роли мачехи выступает колдунья Сюоятар (в данном сборнике сказка «Чудесная береза»), и версия «Младшая сестра», которая больше характерна для финской традиции (здесь — под названием «Три сестры»). То же можно сказать о сказке типа «Чудесная невеста»: версия «Царевна-лягушка» бытует у восточных карел, а версия «Невеста-мышь» — у западных карел и финнов.

Для сказки характерна также повторяемость отдельных повествовательных единиц сюжета, или мотивов, как их называют в сказковедении. Так, например, в разных сюжетах карельских сказок, где встречается Сюоятар, расправа над ней происходит одинаково — ее сталкивают в яму с горящей смолой (реже — привязывают к хвосту лошади). Одинаково описывается в разных сказках змееборство, передвижение героя на спине птицы…

Антону Павловичу Чехову принадлежат слова: «…книги — это ноты, а беседа — пение». Трудно переоценить волшебное воздействие звучащего слова. Поэтому лучшая сказка — это сказка рассказанная, как и песня — пропетая. Напечатанная в книге сказка, записанная на нотный лист песня — лишь слепок с живого художественного произведения. Ведь сказка изначально рассчитана на устную передачу, как и песня — для пения. К сожалению, все меньше остается людей, которые могут и желают рассказать сказку увлекательно, вдохновенно, так, чтобы она будила воображение и слушатели как бы видели перед своим мысленным взором все, что происходит в сказке.

Доступность печатного слова сделала нас ленивыми: зачем запоминать, коли можно прочитать в книге? Между прочим, некоторые видные собиратели фольклора уже в прошлом веке предсказывали угасание крестьянского устно-поэтического искусства по мере распространения грамотности. Для функционирования такого жанра, как сказка, необходимы определенные социально-бытовые условия, которые имелись в старой деревне. Бывает иногда и нынче, когда такие условия — отсутствие радио и телевизора, электричества, газет и книг — складываются на время где-нибудь в лесной избушке, где коротают вечера несколько человек охотников ли, рыбаков или лесников, и тогда исподволь вспомнят о сказке. И что удивительно: мужчины, которые давно уже считают сказывание сказок делом древних старух, даже молодые, могут увлечься и рассказать сказку-другую. И потечет неторопливое повествование в жарко натопленной избушке, при свете свечи или керосиновой лампы, или вовсе в темноте, как бывало — на сон грядущий, под неумолчный шум вековых сосен… Кому посчастливилось испытать такое в наши дни, тот пережил прекрасные мгновения. Очарованный вдруг ожившей поэзией, начинаешь верить: еще жива сказка, она лишь скромно отступила в тень, как Золушка…

Унелма Конкка

Кузнец Илмаринен, вековечный кователь, работал в своей кузнице. Положил он в горн железо и стал раздувать угли. Тут появилась на пороге кузни женщина и говорит кузнецу:

— Знал бы ты, Илмаринен, что я тебе скажу, не стал бы железо в горн закладывать!

Отвечает на это кузнец Илмаринен:

— Вот что, женщина. Если добрую весть ты мне принесла, то одарю тебя щедро, но если дурную новость сообщишь — загоню тебе в горло раскаленное железо.

— Вот моя новость, — сказала женщина. — К красавице Катрине, белой девушке пригожей, дочери короля Хийто, двое сватов поехали, на двух лодках отправились!

Услышав такие вести, вынул Илмаринен железо из пламени и, крепко задумавшись, зашагал из кузницы к дому. Пришел он домой и заговорил с матерью:

— Матушка родимая, истопи ты мне баньку медную, раскали добела железо каленое, накали докрасна камни крепкие!

Мать баню истопила и пришла сына звать.

Говорит ей кузнец Илмаринен:

— Дай мне, матушка, рубашку льняную на плечи да штаны суконные на ноги!

Мать штаны и рубаху сыну приносит, и отправляется Илмаринен в баню. Напарившись, возвращается кузнец домой быстрым шагом, в рубахе неподпоясанной, босиком по тропочке шагает и говорит рабу своему:

— Старый верный мой работник, запряги-ка мне жеребца трехлетнего отменного, лучшего коня-красавца, в санки расписные, в железные гужи, в медную сбрую, вожжи стальные, супонь оловянную.

Выводит старый слуга прекрасного трехлетнего жеребца из конюшни и запрягать начинает, да никак супонь затянуть не может.

Вышел тогда на помощь старику сам кузнец Илмаринен босыми ногами по тропочке, в рубахе неподпоясанной, затянул супонь и запряг жеребца в расписные санки. Потом вернулся в дом, оделся немедля и простился с матерью такими словами:

— Матушка родимая, благослови меня в путь, еду я свататься.

Получив от матери благословение, садится кузнец Илмаринен в расписные санки, берет в руки стальные вожжи и трогает жеребца трехлетнего, коня-красавца отменного. Едет он прямо по морю открытому — не замочится у жеребца копыто, не останется на воде и следа от саней. Едет, едет, догоняет две лодки со сватами, о которых ему женщина говорила, и к ним присоединяется.

Тем временем смотрит красавица Катрина из своего окошка на море, замечает там путников и говорит отцу:

— Глянь-ка, батюшка, трое женихов ко мне спешат, двое на лодках гребут, а третий на санях едет.

Немного времени прошло, добрались путники до берега и входят уже в королевский дворец. Король их с почетом встречает, кормит-поит на славу. Благодарят мужчины короля за угощение и к делу приступают:

— Приехали мы, добрый король, сватать красавицу Катрину!

Король назначает им такое испытание: