— Жень, мне так жаль… Я сотни раз корил себя за ту слабость. Жалел, что сорвался и изменил тебе. Поверь, я никого кроме тебя не любил. Никогда. Спустил пар, и то неудачно.

Замечаю в его глазах подозрительный блеск. Надо же…

И всё-таки мне кажется, Максим лукавит.

— Я не думаю, что ты любил меня. Скорее, себя того, каким ты становился рядом со мной. Максим, ты эгоист, — качаю головой. — Если бы ты обо мне думал, то не стал бы изменять в тот момент, когда я так в твоей поддержке нуждалась. Не стал бы врать. Не стал откупаться от всех неугодных. Не стал бы прятать ребенка, который, по сути, ни в чем не виноват. Твой внебрачный сын — главная жертва всего этого вранья.

— Я боялся, что ты не сможешь принять правды и разведешься со мной.

— Всегда есть шанс, что человек с правдой смирится, а вот с ложью — маловероятно. Я не говорю, что была бы счастлива узнать о твоем будущем отцовстве, но хотя бы как-то постаралась смириться и принять. А сейчас… Ты из меня одиннадцать лет делал дуру! Только вдумайся — одиннадцать лет! Ты летал к сыну, проводил с ним время, зарождал в нем надежду, а после — как ни в чем не бывало возвращался домой и делал вид, что ничего не случилось. Хочешь сказать, в этом тоже Молотов виноват? Сомневаюсь, что кто-то способен на такую долгую и глупую многоходовку. Ждать столько лет… Зачем? Если можно было выдать твою измену сразу же после рождения сына.

— Я не говорил, что Влад в моей неверности виноват. Но Аню, уверен, нашли и подослали его люди. И с Ярославом тоже не всё так чисто. Его при задержании застрелили, чтобы не проболтался.

Я прикрываю глаза.

Сложно общаться с человеком, у которого все кругом виноваты. Только он один бедный, несчастный и безобидный.

— Макс, давай начистоту? Кто тебя заставлял платить этой девке огромные суммы за молчание? Только не говори, что это он вкладывался в её соболиные шубы и украшения. Я не поверю в подобный абсурд. Ты взрастил в ней алчного монстра, а теперь удивляешься тому, что ей стало мало? Аппетит приходит во время еды. Тебе ли не знать, что творит с людьми безнаказанность. Развела тебя девочка, как малолетнего пацана.

— Не преувеличивай, — с недовольством отмахивается.

Ну да ладно, меня их взаимоотношения не касаются. Тем более, как бы это ни звучало, Анна не вызывает теперь ничего кроме жалости. Хорошенькая девочка, могла бы прекрасно устроиться в жизни, но вместо этого изуродовала себя. Перекраивать себя с такими внешними данными, как у нее, психологически здоровый человек точно не станет. Значит, были проблемы с оценкой себя.

Недавно мы созванивались с Павлом, он следит за ходом уголовного дела, заведённого на бывшую девушку сына, и он сказал, что у нее дела совсем плохи. Воспалились швы не только на груди, но и на лице. Ей предстоит перенести несколько повторных операций, но теперь они направлены не на восстановление красоты.

Вот уж не знаю, что можно подтягивать в двадцать лет. Лучше бы к психологу обратилась.

— Максим, — возвращаю свое внимание к мужу, — у меня к тебе будет последняя просьба.

Собираясь уходить, перекладываю сумочку к себе на колени. Аппетит безбожно испорчен, и оставаться здесь нет никакого смысла.

— Всё, что пожелаешь. Жень, я на всё готов, лишь бы ты меня простила.

Усмехаюсь.

Неужели не услышал ничего из сказанного мной?

— Я не об этом. Нас ждет раздел имущества. И, как ты понимаешь, в суде могут всплыть все твои манипуляции, допущенные при управлении банком. Если ты не хочешь, чтобы мои адвокаты вывернули тебя наизнанку и оставили без штанов, возьмись за ум, — поправив волосы, я плавно поднимаюсь на ноги. — Перестань меня изводить своим активным вниманием. Лучше удели время сыну. Перевези его в Москву, самостоятельно займись его лечением. Подари своему ребенку шанс на нормальную жизнь. Сделай хоть что-то хорошее. Очевидно же, что вы нуждаетесь друг в друге. Ты сейчас тонешь, а у него никого роднее тебя быть не может.

Ухожу не прощаясь.

Очевидно, что пока что наши разговоры бессмысленны. Я буду рада, если Максим возьмется за ум и построит нормальные отношения хотя бы с младшим сыном.

Из ресторана сразу еду в клинику. Проведя несколько часов подряд за бумагами, с удивлением обнаруживаю, что административная работа не так уж и скучна.

С нанятым главврачом нам пришлось попрощаться, и теперь мне приходится самой заниматься выбором оборудования для дневного стационара, к запуску которого мы готовимся.

Сделав примечания для помощника, уже собираюсь отложить каталог в сторону, когда раздается глухой стук в дверь.

— Войдите.

Надо же.

На пороге моего кабинета появляется Нина — сестра отца.

Всё последнее время она провела в Европе, не пожелав возвращаться даже в тот момент, когда её ближайшая подруга попала в больницу.

Раньше меня бы это насторожило, но теперь я перестала чему бы то ни было удивляться.

— Здравствуй, Женя, — произносит она, немного замешкавшись.

За её спиной маячит один из охранников, приставленных ко мне Владом.

Кивнув, даю ему знак, дескать, всё нормально.

— Привет, Нин. Проходи, — встав из-за стола, направляюсь к ней.

С тетушкой у нас никогда не было близких и доверительных отношений. Она — человек себе на уме, собственно, они на этой почве и сошлись, наверное, с моей мамой… По привычке мысленно называю так женщину, которой до меня нет никакого дела.

— Чем обязана? — уточняю у неё.

Опустившись на стул для посетителей, Нина поправляет края своего черного платья. Она старше меня всего на пятнадцать лет, но я ощущаю гигантскую пропасть в мировосприятии.