— Цени.

— Оценю при случае. Но почему вы всё-таки решили, что мы сами — я, Хлоя, Мара и Болотная-младшая, не сможем разобраться между собой? Сами, без постороннего, даже пускай и близкого, участия. Точнее, участия близких.

— Об этом не может быть и речи, — отрезала Лоя. — И вообще, зачем тебе знать причины. Мёртвым они не нужны. А другого выхода я не вижу.

— Как быстро Лоя превратилась в Зару. Хорошо. А если я дам слово, не возвращаться в ваш мир? Дать слово позабыть всё не могу, не выполню. А вот не возвращаться — это в моих силах.

— Да кто же поверит слову алкоголика? Лишний стакан, и двадцать шагов с открытыми глазами…

— Как хорошо ты знаешь алкоголиков, — невесело усмехнулся я.

— Не забывай, я тоже жила в твоём мире.

— Интересно, в каком образе?

— Мозг совсем разложился от пьянки? Ты же видел.

— Точно, — шлёпнул я себе по лбу. — Писец. Прикинь, забыл. Ладно, — через продолжительную паузу продолжил я, — если другого выхода нет, можно хоть перед смертью удовлетворить моё любопытство?

— Смотря что, — уклончиво ответила Лоя.

— Вы правда хотели убить своих детей?

— Бред! — фыркнула Лоя.

— Об этом проговорилась Зара, — настаивал я.

— Тебе проговорилась? — прищурилась Лоя.

— Нет, но это неважно.

— Вот и не верь всему, что происходило не с тобой. Да даже тому, что происходило с тобой, тоже не верь.

— Последнюю просьбу можно?

— Говори.

— Только выполнить просьбу приговорённого — это святое.

— В твоём мире, — уточнила Лоя. — А здесь тебе не там. Говори, а я подумаю.

— Вытащи Мару и Великого из заточения.

— Мару?!

— Значит, не такие вы и всесильные. Да, я перенёс Мару туда, где вы заточили нас с вождём.

— Хорошо, Мару я вытащу, — согласилась Лоя.

— И вождя.

— Хорошо, и вождя. Только не сейчас.

— А когда?

— Скоро. Совсем скоро. А пока немного поскучает. О вечном подумает. О том, как вторгаться в устои. Но тебе это уже не интересно. Давай своё слово.

— Что? — не понял я.

— Но запомни, если ты его нарушишь…

— Ты серьёзно?

— Если ты его нарушишь, — повторила Лоя.

— Не шутишь?

— Да не перебивай ты. Вот действительно проще тебя убить.

И я дал слово. Честное и нерушимое слово, пусть и алкоголика. Поверил ли я, что у меня отнимут жизнь? Нет, до конца, наверное, не поверил. Поверил в то, что эта активная троица родителей найдёт способ изолировать меня от своих детей. Зачем им это было нужно? То тащили меня в свой мир. А то… Причём если бы я что-то сделал или что-то произошло, то был бы хотя бы намёк на понимание их решения, а так… Одни вопросы и нет ответов. И пусть уж я лучше буду в своём мире, чем они засунут меня куда-нибудь ещё.

Заоконье моей квартиры активно плакало дождём. Жизнь, сделав какой-то ненужный виток, снова вернулась к начальной точке. Всё это уже было. Ну, почти. Я не ощущал на себе тройственный взгляд, и мне совсем не хотелось выпить.

— Значит, ничего не повторится, — произнёс я пустой квартире. — Ладно, пойдём в новую жизнь. Где-то у меня были тряпка и не пропитая швабра.

С момента моего второго выдворения в свой мир прошла уже целая неделя.

Целая трезвая неделя!

А ещё это была неделя одиночества.

Собутыльники, видно, вняли моим советам и, испарившись со двора, залегли на дно. Не скажу, что я сильно без них страдал. Скорее наоборот. Но это моя жизнь. И мой круг общения. Другого не имелось.

И даже Ит пропал. Тот мир сумел отобрать у меня Ита.

Я по-прежнему подрабатывал грузчиком в магазине. Только плату за работу теперь брал не выпивкой и закуской, а продуктами и деньгами. На меня уже начали робко заглядываться незамужние продавщицы, пока ещё выжидая, а не запью ли я. Но мне было совершенно не до них. Моё воображение дорисовывало Мару в моей квартире, в моём свитере, на моём диване. А ещё Хлою. Те последние моменты до нашего расставания с ней, как оказалось, навсегда. И Болотную. Ох уж эта ведьмочка!

И это всё потерянно. И эти все — лишь воспоминания. Пока ещё живые и яркие. Но время внесёт свои коррективы, сотрёт краски, притупит эмоции и нанесёт неумолимый налёт прошлого.

Грустно.

Грустно и обидно, что всё получилось именно так.

В иные, особо щемящие минуты, хотелось наплевать на всё и уже прошагать эти заветные шаги. Но какая-то внутренняя порядочность, какое-то врождённое чувство достоинства не позволяли мне этого сделать.

Грустно.

Грустно, аж хочется выть.