— Ханвели, куда ты?! Не оставляй свою семью без кормильца!..

— Да-да… лучше сядь с нами и выпей айрану. Ибо чем ты от нас отличаешься, что выходишь в круг?!

На сухощавом смуглом лице Ханвели опять сверкнула улыбка:

— Пусть я буду последней телкой в стаде, если окажусь под этим быком!..

— Ну и ну! Он желает быть телкой!..

— Наш жеребенок хочет лягнуть нара[27].. Тогда тебе придется очень высоко подкинуть свой зад, Ханвели!

— Ха-ха-ха!..

— Беги из круга, пока не поздно!

Ничуть не обижаясь на эти грубовато-добродушные выкрики и смех, Ханвели еще раз расправил под поясом халат:

— А спрошу-ка я вашего пальвана Батмана, пел ли над его колыбелью свой Салланчак-мукам Годжук Мерген!

— Нет, вроде бы не пришлось, — сказал один из аксакалов, и Батман кивнул, подтверждая его слова.

— А над моей спел! И потому я не боюсь выходить в этот круг, земляки.

— Только-то?! — насмешливо воскликнул сосед Багтыяр-бега, если судить по одежде и повадкам — местный бай, не решившийся, видимо, отказаться от приглашения почтенного старика. — Маловато!..

Багтыяр-бег еще только, можно сказать, начал свое путешествие, а уже успел несколько раз услышать от людей имя старого мукамчи. Но особенно удивило это его сейчас, здесь, где, казалось бы, не было никакой особой надобности упоминать его. И это при том, что имени Эсен-хана, их куда как известного притеснителя, ему еще от них слышать не приходилось — как, впрочем, и упоминаний о шахе… Да, прав Рахими-хан: велико почтение населяющих пустыню людей к этому имени, и если бы вправду удалось заставить работать это почитание на их замыслы… Велико, хотя вряд ли оно поможет этому смельчаку с кривыми ногами.

Между тем бойцы, наконец, сошлись, сцепились руками и закружились по утоптанному пятачку. Батман все пытался оторвать своего соперника от земли, сил на то было у него достаточно, но все никак не хватало ловкости. Вот оторвал было, крутанул, верткий Ханвели казался в его руках брыкающимся мальчишкой… Но тут Багтыяр-бега словно в спину толкнули, он оглянулся. На него смотрели тяжелые тусклые глаза темноликого нищего… A-а, шайтан! — в сердцах воскликнул про себя советник, никогда вроде не бывший трусом, и вновь обернулся к кругу. Но было уже поздно понять, как умудрился Ханвели оказаться при падении сверху… Толпа удивленно и ликующе вскричала, никто в ней не ожидал такого конца схватки:

— Вот тебе и жеребенок!..

— Когда он успел, а?!

— Тысячу лет жизни тебе, Ханвели-кель![28]

— Возьми себе эти годы, косе![29] — ответил, легко вскочив и одернув халат, победитель. — Нет, не выходит из меня телки…

Много бы дал советник, чтобы увидеть, как сумел этот невысокий с залысинами туркмен очутиться сверху пальвана. Он искренне увлекся происходящим, он одним воздухом дышал с этими простыми и открытыми, добродушно-насмешливыми людьми, он готов был и сам отпускать грубоватые насмешки, подбадривать любимцев, а то и выйти в круг, чтобы в переплетеньях рук почувствовать силу соперника и вспомнить свою, былую… если бы не этот взгляд в спину. Он обернулся опять, будто ненароком скользя глазами по лицам. Нищий исчез. Зато на него глядел теперь стройный черноусый, в самой силе мужчина — глядел будто бы равнодушно, но слишком поспешно отвел глаза… В чем дело, что им от тебя нужно? Или, может, ты ошибаешься, Багтыяр? Но ты ведь привык доверяться своему умению чувствовать опасность, и оно тебя не подводило… Ладно, там будет видно. Если б не это и не твое тайное задание, то можно было бы сказать, что давно ты не чувствовал себя так свободно, раскованно, как среди этих людей. Не надо скрывать свои мысли и дела, как при ханском дворе, не ждать ежечасно подвохов, не быть под недремлющим оком хозяина…

— Но как он мог так опозориться?! — качал головой и сокрушался Майлы-бай, так его все называли. — Ай, Батман, Батман… Оказаться под этим пришлым!..

— А не дутар ли Годжука Мергена тому виной? — нарочно спросил Багтыяр-бег.

— Все может быть… — надулся бай. И, встрепенувшись, оглянулся кругом, понизил голос: — Вообще-то сказать, дутар волшебный, не иначе… Сколько раз мы испытывали на себе его шайтанову силу! Сам высокочтимый Эсен-хан не связывается с этим дутарщиком. Но, слава богу, не у нас одних празднество…

Вот, наконец, и упомянули хана, подумал советник, а сам спросил:

— Где же еще?

— А разве ты не слышал про свадьбу Годжука Мергена? — Свадьба?! Но он же старик, больной…

— Вот-вот, о том и речь! — захохотал чем-то довольный бай, откинулся на подушки, опять заговорщически огляделся. — Разве не знаешь ты о женитьбе мукамчи на всем известной старой карге по имени Смерть?! Самая подходящая для него невеста, да и жених уже того… созрел. Аллах милостив к нам!

— Я здесь чужой человек, иноплеменник, и мне непонятно, почему вы не любите мукамчи…

— Посмотрел бы я, как вы — с малой, надо думать, долей вашего имущества в тюках каравана и в этой добротной одежде, — как вы любили бы его, живя здесь, по соседству с ним… В своем хозяйстве, своими слугами не распорядись! Слушаются не бая, не хана, а его! Собери всех мусульман, имеющихся на нашей туркменской земле… собери, и если этот человек скажет им: "Вон, видите того муллу, который уткнулся лбом в землю и кричит "аллахи-экбер"? Подойдите к нему и дайте пинка ему в зад", — и что очи, вы думаете, сделают? Откажутся? Как бы не так — исполнят!.. Дадут в зад хоть кому, только укажи он! Но аллах милостив, этот человек, вообще-то, довольно смирный, иначе бы… Но лучше без него, почтенный путник.