— Может, потому и силен он так, что лишний раз не расходует свою силу? Что бережет ее в народе, для дел других?..

— Что? — не понял бай. Подумал еще, но так и не понял его мысли, раздраженно сказал: — Не знаю, не знаю… но лучше без него.

"Да, большого ума родители тебе в наследство не оставили, бай… Но и такой пригодится. Думаю, он не много будет стоить казне Рахими-хана".

— Да, Майлы-джан, я бы тоже не хотел быть его земляком. Беспокойный сосед…

— Беспокойный и… И никогда не знаешь, что он сделает! Лет десять назад у меня родился сын, и я пригласил этого старика спеть на торжестве свой Салланчак-мукам… Так тут принято. И подарил ему верблюда, да какого — нара!.. Пусть помнит и воспевает щедрость Майлы-бая! Так что же ты думаешь, караванбаши[30], что он сделал?!

— Меня зовут Багтыяр.

— Так что же ты думаешь, Багтыяр-джан?! Он отдал его по пути в свой аул какому-то паршивому чигирчи — так у нас зовется работник, подымающий с помощью осла и привода воду из колодца… Немыслимо! Нар, правда, был своенравный и упрямый, не хуже того осла, — но ведь это же нар! Одного мяса сколько! И обо мне же еще пускают слухи, что я в своего отца, Шами-бая… То есть будто прижимист. Ну не-ет!.. с отцом моим в этом было не сравниться. — Бай весело захихикал, вспоминая, покрутил головой. — Ходят байки, враки, что будто бы он, когда я родился, отпустил в честь этого с привязи кошку — а держал затем, кабы она чего не стащила съестного… Вранье! Но вот когда у меня заболело колено и надо было наложить на него свежее курдючное сало, то барана он так и не решился зарезать. Да, он завязал натуго морду барашку и отрезал кусочек прямо так, с живого… Но я не из тех! И для сына своего не то что барашка — нара не пожалел, лишь бы жизнь его была… ну, под силой этого дутара. И ты знаешь, Багтыяр-джан, — защищает!.. Ничем еще и никогда не болел мой наследник, жив-здоров, не сглазить бы. Нет, что-то есть в этом дутаре…

15

Ночевать Багтыяр-бег решил у бая, тем более что тот усиленно приглашал понравившегося ему и умеющего слушать караванбаши к себе. Маленькую коробочку с лекарством советник прятал на всякий случай под седлом одного из верблюдов — как, впрочем, и деньги, которые могли пригодиться всегда и всюду. От предложенной ему почетной белой кибитки он отказался, предпочитая спать среди спутников на воздухе, так было безопаснее. Упорный и тяжелый взгляд нищего, а особенно того черноусого никак не забывался, и он решил перепрятать деньги и коробочку, лучше всего иметь их при себе: воровство и грабеж не были диковиной и здесь, на пустынных туркменских дорогах и тропах, честный труд и легкая пожива жили бок о бок и здесь, а рисковать всей своей поездкой Багтыяр-бег не хотел… И поэтому он тихонько передал кошель с деньгами самому надежному нукеру, чтобы тот припрятал его под своей подстилкой, а коробочку с лекарством положил себе под мышку. Все это было не лишним еще и потому, что он еще раз, уже под вечер, поймал на себе враждебно-пристальный взгляд того, черноусого…

Уставший за день, много всякого насмотревшийся, Багтыяр-бег уснул тотчас. И ему снилось, что он у себя на родине, среди родных и соплеменников, где можно жить, не особенно беспокоясь о завтрашнем дне, без опаски говорить то, что думается, без этих взглядов в спину, будь то проницательные глаза хозяина, никогда полностью не доверяющегося своему советнику-слуге, или враждебно-настороженные взгляды покоренных, но не смирившихся с этим туркменов… И он в свое время жил среди своего народа, на равных, не таясь, сидел со всеми за дастарханом и отпускал грубоватые шутки пальванам, готовым схватиться; и он любил и любит свой народ не меньше, чем Годжук Мерген — свой, и хочет, чтобы под мирным и крепким правлением процветали в нем всякие ремесла и пелись мукамы, поля зеленели и созревали, чтобы каждый из работающих людей имел вечером свой кусок лепешки, свой глоток айрана[31] или сурпы[32]… Да, он был баем, богатейшим в своем ханстве баем, но он старался соблюдать справедливость, завещанную предками своего народа, и коварством, и наветами был изгнан с родной земли, под страхом неминуемой смерти бежал, оставив все. И стал бы никем, одним из многих блуждающих по пустыне от Балхаша до Кара-Богаз-Гола, потерявших очаг и кров, — если бы не эта голова на плечах… И вот он в меру честно служит хозяину и нужен ему, как никто другой, он имеет деньги и должную власть, ни в чем особо не нуждается — но неспокойно, смутно у него на душе…

Он спал и видел свою родину, и неспокойствие не покидало его. В какое-то время ночи он проснулся от неизъяснимого чувства опасности — или ему почудилось, что проснулся. Что-то темное, неслышное надвигалось на него, без шагов… вот остановилось, вот опять двинулось, одну за другой затмевая далекие звезды над головой, а он лежал бездыханно, почти безучастно, не в силах, кажется, и пальцем пошевелить…

Но тень росла, приближалась к нему; вот наклонилась над ним, до него донесся запах чужого рта, пота — и он понял, что это не сон…

Напрягшись весь и замерев, лежал Багтыяр-бег, ожидая всего вплоть до холодного кинжала в грудь, молясь всем богам; а тень будто присела, придвинулась, и чьи-то руки стали шарить в его халате, сложенном у изголовья. Звякнули деньги в кошельке, но руки все продолжали шарить, искать что-то; и, не найдя, полезли под подушку. И вот нагнулась она над ним, тронула за плечо, и сквозь полуприкрытые веки он смутно увидел не лицо, нет, а что-то ровное, плоское, словно замазанное глиной… Оно было так страшно, что советник издал нечеловеческий крик, схватил руку, ползущую уже за пазуху, и вскочил. Схватил за руку, но это, показалось, была вовсе не рука, а нечто корявое, неживое, как сухой скрюченный корень… Призрак метнулся, вырвался и, будто черными крылами взмахнув, исчез в темноте, пропал…

Проснулись и вскочили спутники его, ничего не понимая, спрашивая, кто кричал; и Багтыяр-бег, едва опомнившись, поспешил сказать им, что ничего не случилось, просто приснился кому-то, верно, дурной сон, вот и вскрикнул… Мало-помалу все опять улеглись, дневная усталость и сон брали свое. Со все еще колотящимся сердцем прилег и он, время от времени озирая бессонными теперь глазами тьму вокруг, пытаясь понять, что же произошло. Он уже потихоньку проверил халат: его личные деньги, и немалые, остались на месте, нетронутыми… Значит, не они интересовали того человека-призрака со слепым, точно глиной замазанным лицом? Что же тогда? Оставалась одна драгоценность — лекарство…

До рассвета не сомкнул глаз Багтыяр-бег, уже страшась уснуть и обдумывая, как быть… Несомненно, они ищут лекарство и знают, где его искать… но откуда, как они узнали?!. Это было свыше его понимания. Ладно, допустим, что они ищут лекарство, и скорее всего — для этого старого своего мукамчи. Но от кого могли они все узнать, если о том знают лишь два человека, как никто умеющие хранить свои тайны? Где были те уши, что подслушали их разговор, подслушали их мысли?..

Уши эти везде. Степь знает все, сказал ему как-то один аксакал, к которому и Рахими-хан не чурался заезжать за советом… неужели все?! Да, все, и надо быть готовым ко всему.