От радости я был готов взлететь, несколько раз перечитал записку, а надушенный духами платочек спрятал в карман на груди. На перемене я подошел к классу, где училась Гульшен и остановился поодаль. Девушки стояли у дверей класса и разговаривали. Увидев меня, Гульшен улыбнулась, и я решил, что улыбка это — добрый знак. Значит она меня любит, поэтому и платок подарила. Но что означает ее совет больше читать детские книжки? Может, Гульшен испытывает меня? Я слышал, что девушки устраивают разные испытания ребятам, которых они любят.

В десятом классе учится парень по имени Орамат. Когда он признался в любви однокласснице Оразджемал, то услышал в ответ: "Да разве можно любить тебя? Ты же как ленивый бык ковыляешь, свесив живот". Бедняга обиделся, но решил не отступать. Стал заниматься на турнике, бегать, даже руку сломал, слетев неудачно с брусьев. Зато теперь на него приятно посмотреть: крепкий, подтянутый, сильный. Правда, мое испытание по сравнению с ним одно удовольствие: сиди, да книжки почитывай.

В тот же день я взял сразу четыре книжки из нашей школьной библиотеки. Заведующая даже не хотела давать сразу столько книг. "Для тебя есть более интересные книги", — сказа она. Но я взял те, что выбрал, да еще в магазине купил. Теперь я зачитывался ими дома и в школе находил свободную минутку для чтения, но делал я это не из-за интереса к книгам, а только для того, чтобы рассказать Гульшен, как много я читаю, чтоб она могла похвалить меня. А мне так хотелось увидеть лишний раз ее улыбку. Но ни в школе, ни по дороге домой я не мог застать ее одну. В школе она меня не замечала, а домой шла в компании подруг.

И все-таки разговор состоялся.

Подкараулив ее возле дома, когда она возвращалась из школы, я окликнул ее:

— Гульшен!

Она слегка вздрогнула и остановилась:

— Слушаю тебя, малыш.

Я протянул ей листок бумаги.

— Что это? — спросила она.

— Книги. Ты же сама посоветовала мне читать детские книги, — ответил я.

— Что-о? — сказала Гульшен и вдруг засмеялась, да так, что даже прослезилась. — Молодец! И платочком, наверное, сопельки вытираешь?

— Нет, что ты? Я его берегу, ведь это твой подарок, — достал его из кармана и показал ей: — Не сойти мне с этого места, я даже до носа не дотронулся им. Смотри какой он чистый и духами пахнет.

Гульшен снова засмеялась, не зная, что делать, я тоже засмеялся.

— Эх ты, малыш! Значит, ты меня не понял, да?

Хлопая глазами, я не знал, что должен был понимать.

Она, хмурясь и краснея, сказала:

— Якши, ты еще мал, чтобы о любви думать. Нам еще школу нужно закончить. Я ведь не просто так подарила тебе платочек и детскую книжку, а чтобы ты знал, ты еще ребенок, и не думай, что выглядишь старше. У тебя еще молоко на губах не просохло. И не приставай ко мне больше, понял?!

Гульшен ушла, а я остался стоять на дороге. Мне показалось, что вокруг потемнело, все светлое и радостное, моя любовь, с чем я жил последнее время, ушло от меня вместе с ней навсегда.

У дороги был высохший арык, прыгнув туда, я проплакал до самого вечера. Вместе со слезами уходила из моего сердца тоска, оставляя в душе надежду на будущее. Никогда и никого я не буду любить больше тебя, Гульшен!

Гульшен окончила десятый класс и осталась работать в колхозе, а когда открылись курсы трактористов, она закончила и их. Еще учась на курсах, поступила на заочное отделение агрономического факультета сельскохозяйственного института. Работала она отлично и скоро портрет ее был вывешен на Доске почета передовиков колхоза. Живя рядом, я почти не встречал Гульшен, она работала, а у меня были свои дела, заботы и радости. Так прошло лето.

Осенним теплым вечером у дома Гульшен появились красные "Жигули". Скоро я увидел их хозяина: высокого парня с черными, падающими на плечи волосами. Он стоял у входа в дом, о чем-то разговаривая с Гульшен. Я остановился у своего порога, не мог отвести взгляда от них: забыв о стыде, я в упор смотрел на парня и Гульшен, а в душе моей разгоралось чувство ревности, с которым в эту минуту я справиться не мог. То ли они меня не видели, то ли делали вид. Но, наконец парень повернулся и внимательно посмотрел на меня, а потом что-то сказал Гульшен. Она взяла его под руку и увела за дом.

Я не знал, что делать, просто горел огнем, и вдруг на меня словно ведро холодной воды вылили — ведь эта девчонка тогда просто смеялась надо мной. Даже обидно стало, как я мучился из-за нее.

В начале зимы Гульшен вышла замуж. Мне было все настолько безразлично, словно замуж выходила не та, о которой я так давно думал день и ночь, а совсем незнакомая девушка. Мне даже хотелось, чтобы она скорее уехала с глаз долой.

Но не долго прожила Гульшен в доме мужа. Все чаще и чаще стала приезжать к родителям в дом. Теперь это была не та веселая, с горящими глазами Гульшен. Она увяла, словно обожженный горячим ветром цветок, была печальна. Я несколько раз видел ее во дворе дома, но подойти и спросить: "Как ты живешь?" не хватало смелости.

— Мама, а что это так часто Гульшен приезжает домой?

— Ай, Алему и Дуньягозель к концу жизни довелось хлебнуть горя с дочкой, — ответила мать. — Говорят, Гульшен-джан плохо живет со своим мужем, такая хорошая девушка, а вот муженек… Бездельник! Ее ведь никто не неволил за него выходить. Он сын ее родной тетки, поэтому, бедняжка, видимо, поверила ему.

Я только сейчас узнал, что парень, за которого Гульшен вышла замуж, сын ее тетки, что они живут в колхозе соседнего района.

Однажды Гульшен приехала к родителям на такси с двумя чемоданами и осталась дома. Сколько ни приезжала к ней тетка, чтобы увезти ее обратно, она не соглашалась. Моя мать сказала, что мужа Гульшен забрала милиция. Видимо, его будут судить. Наверное я должен бы был огорчиться, что семейная жизнь у Гульшен не сложилась, но ничего поделать с собой не мог: сердце радостно билось в груди. Я как будто бы снова вернулся в те дни, когда поджидал Гульшен из школы.