Увидеть ее на улице мне не удавалось, она сидела дома, не показываясь на людях. Не выдержав ожидания, я пошел к ним домой. Родителей Гульшен не было дома, а она сама сидела в комнате и читала. В первую минуту я даже не узнал ее, так побелело ее лицо, яркие, черные глаза ввалились, словно она долго и тяжело болела. Увидев меня перед собой, она вздрогнула, взгляд стал жалобным и крупные слезы покатились по щекам. И такая нежность захлестнула меня, что я готов был перевернуть весь мир, лишь бы не видеть ее такой жалкой и растерянной.

Опять моя проклятая нерешительность, даже слова сказать не мог, а хотел поцеловать, прижать к себе, защитить, но только прислонился к стене, чувствуя, как дрожат мои ноги. Глазами, полными слез, Гульшен смотрела на меня.

— Ты еще не забыл меня, Якши? — тихо сказала она.

— Нет, — неожиданно вскрикнул я. — Нет, Гульшен, я не забыл тебя. Я люблю тебя больше прежнего!

Испугавишсь своих слов и не зная, что делать, я выбежал на улицу. От радости я был готов кричать на все село: "Гульшен, я люблю тебя".

Вот так к нам с Гульшен вернулась та детская, словно улетевшая в далекие края и разъединившая нас дружба.

Председатель колхоза узнал, что Гульшен снова дома, и уговорил ее вернуться на трактор. Выйдя на работу, она стала меняться на глазах, а через месяц все увидели прежнюю, красивую, веселую Гульшен.

Я заканчивал десятый класс. Курбанберды-ага и Гульшен вдвоем пришли к нам на встречу выпускников. Как же она была хороша в тот день! Словно жар-птица сидела Гульшен между директором школы и председателем колхоза. В нашем классе было много красивых девушек, но ни одна из них не могла сравниться с Гульшен, а я, неотрывно глядя на нее жадными глазами, гордился, что она моя соседка и что именно ее я люблю.

Директор школы открыл встречу и предоставил слово Курбанберды-ага.

— Дети мои, — начал Курбанберды-ага покашливая. — С каждым годом наше колхозное хозяйство расширяется. Поэтому нам нужны новые силы. А вы знаете, что новая сила — это вы сами. Правда, многие из вас мечтают получить высшее образование. Очень хорошо делаете, учитесь. Без знаний, без науки никаким хозяйством мы не сможем управлять. Но не забывайте, что без вас управляться с делами в колхозе вашим отцам и матерям, братьям и сестрам будет трудно. Поэтому, лучше, если мы будем действовать по обстоятельствам. Вот, все вы знаете одну из передовых механизаторов нашего колхоза, на "отлично" закончившую школу — красавицу Гульшен. — Гульшен покраснела и опустила голову. — Видите, она стала механизатором и в институте заочно учится. Может среди вас есть такие, которые последуют примеру Гульшен.

После выступления Курбанберды-ага многие из наших ребят остались работать в колхозе. Среди них был и я. В тайне я мечтал работать вместе с Гульшен, но что это решится само собой и так легко, я не предполагал. Думал, меня пошлют работать в хлопководческую бригаду или к животноводам. На следующий день после получения аттеста зрелости я пришел к председателю. Оглядев меня с ног до головы, Курбанберды-ага хлопнул меня по спине:

— Молодец, Якшимурат, молодец! Сдержал свое слово. Труд это дело хорошее. Вот начнешь работать и станешь здоровым, как богатырь, джигитом. — Я в тот же миг понял, что Курбанберды-ага говорит эти слова, имея в виду мою худощавость. — Хочешь поехать в Чагели?

— Поеду, конечно!

— Молодец. Ну, если поедешь, там будешь работать в овощеводческой бригаде у Алтыхан-ага. Ему нужны легкие на подъем ребята, как ты…

Я даже не дослушал Курбанберды-ага, подпрыгнул от радости и пулей вылетел из конторы.

… Может от того, что я долго лежал, глядя на звезды, перед моими глазами словно таяла какая-то пелена. Да нет, это звезды на небе побледнели. Глаза мои слипались. Вот уже и луна торопится встретиться с землей. Откуда-то издалека подоспел гонец рассвета — прохладный ветерок и побежал дальше, погладив мое лицо и волосы. Я уснул.

5

Я привык очень рано подниматься. Это стало моей постоянной потребностью. Отвыкнуть от этого, как я понял, невозможно в течение всей жизни. Как бы я ни устал или ни выспался, все равно встаю в одно и тоже время, словно кто-то толкает меня в бок. Только ранним утром так чудесно дышится свежим воздухом. Настроение такое, словно земли под ногами нет — поднимешь руки, разбежишься и полетишь! И еще: я обязательно начинаю свой день с бега, иначе бодрости на целый день не хватает.

Здесь, в Чагели, бегать одно удовольствие: вокруг открытое поле, простор. А вот в селе бегать было трудно. Бежишь утром по асфальтовой дороге и вдруг навстречу овцы, которые шарахаются в разные стороны от испуга, или прохожий остановится и стоит, смотрит тебе вслед, разинув рот, словно увидел какое-то диво.

Однажды отец Гульшен Алем-ara вел под уздцы верблюда на выпас в лощину. Еще диковатый молодой верблюд, которого недавно купили на базаре, увидев меня, напугался, дернулся в сторону, а ни о чем не ведавший Алем-ага от неожиданности выронил из рук повод. В тот день я до самого обеда помогал Алем-ага ловить верблюда. Я думал, что Алем-ага устроит мне головомойку за те хлопоты, которые я ему доставил, но вышло наоборот. "Не беда, Якши. Ты же не нарочно испугал верблюда, Вот когда я был таким же как ты, из-за нашего озорства никому нельзя было спокойно пройти по дороге. Мы прятались у обочины и валили всадников с лошадей и ишаков. Вот это было нехорошо. Бегай, бегай, будешь здоровым, с любой работой справишься. В другой раз и я буду внимательнее. Теперь как встречу тебя на дороге, верблюд не вырвется из моих рук", — сказал Алем-ага, точно камень снял с моей души. Зато от отца Койли, Колли-ага мне пришлось наслушаться других слов.