Это Урс рассказывал ему о племени под названием Морские Люди, проживавшем на опушке леса и берегах эстуария. Это были береговые рыбаки со сложной и религиозной иерархией, склонные к магическо-хирургическим новациям. Предания гласили о незнакомце, выброшенном на один из их пляжей. О том, как его вернули к жизни и обнаружили в нем божественные силы. Так Морские Люди обрели величие в глазах других, в том числе — своих врагов. Потерпевшего кораблекрушение тоже звали Уильямсом, и ценили его так высоко, что знахари лезли друг другу по головам за честь усовершенствовать его еще больше, дополняя и правя анатомию. Через несколько лет он сбежал с молодой девушкой по имени Ирринипесте. После исчезновения Морские Люди не беспокоились. Они знали, что однажды он вернется.

Очевидно, этот молодой человек, этот Измаил Уильямс, вовсе не тот герой легенд и не имеет ничего общего с подобным варварством. Но сейчас Флейшера это не волновало. Гораздо важнее, что он нашел того, кого искал, и бегом вернулся в дом, где жил с Урсом.

— Урс, я нашел его! — ворвался в дверь Антон и заговорил раньше, чем увидел друга. — Урс, Урс, человек из Ворра!

Урс ел на кухне бутерброд, стоя у раковины. Рядом на плите кипел чайник. Он издал в ответ удивленный возглас со ртом, набитым хлебом и сыром. Антон не стал дожидаться более внятного отклика.

— Он живет в доме Лор — тот, кто прошел через лес невредимым. Я думал, это всего лишь легенда, а теперь сам его встретил, жал руку. Он может найти лимбоя.

Неделю спустя Гектор Шуман снова предстал перед ними. Муравьев убрали. В присутствии существ он чувствовал спокойствие, облегчение и разочарование — потому что больше никаких особых ощущений не было.

Они наблюдали за ним, но казались отвлеченными и сонными.

К ним присоединился Чапек, и его они едва заметили. Позже в кабинете директор сказал:

— Кажется, вы им интересны больше всех остальных. Они опять говорили? Поэтому вы теряли сознание?

— Нет-нет, ничего подобного.

— Возможно, вам лучше показаться врачу.

— Нет, это необязательно, я в полном порядке. Я был на прогулке и пропустил завтрак и обед. Вот и все, — соврал он.

— Как считаете нужным. Только я хочу, чтобы вы были в здравии.

Гектор простонал, чтобы прервать эти расспросы.

— Мне пришло новое сообщение из ведомства герра Химмельструпа.

Гектор взглянул так, чтобы показать весь холод своего безразличия.

— Вы никогда не мечтали отправиться в Англию? — тихо спросил Чапек.

— В Англию?

— Да. Если точнее, Лондон.

На далекой башне заплакал колокольный звон. Лондон был несбывшейся мечтой Гектора. Отложенной в дальний угол, накрытой от пыли простыней и позабытой. Он знал, как это иррационально, но у кого их нет — тех иррациональных мест, что зовут и требуют их посетить. Даже если только в многолетних фантазиях. Английский язык был вторым предметом Шумана, и он прочел все до единой строчки Генри Мэйхью, все до единой фразы Диккенса. Он видел сны на английском, скользил по золотой Темзе. Парил по дворикам и дворцам, лачугам и рынкам. Слышал Барда в великих театрах, так часто навещая Лондон в воображении, что карта города излохматилась и чуть не стерлась. В реальности жизнь, посвященная не той теме, скромные финансы, презирающая саму мысль о путешествии супруга и мировая война преградили путь через лужицу моря, отделяющую от мечты. А теперь?

— О чем вы? — спросил он Чапека, стараясь сдержать надежду, заскакавшую, как щенок, при виде пробуждающихся ожиданий и защелкавшую зубами на просроченные грезы.

— Один из агентов Химмельструпа в Англии прослышал еще об одном, где-то в Лондоне.

Гектор облизнул губы.

— Его начальник хочет, чтобы тот, кто знает наших, отправился и проверил. Тот, кто говорит по-английски, кому можно доверять. Тот, кто сможет составить удовлетворительный отчет. Химмельструп выдвинул вас, — Чапек мрачно уставился на свои туфли и не видел, как старик перед ним бурлил от счастья и подавил сбежавший смешок, легко способный перерасти в гогот.

Гектор боролся с возбуждением, мешавшим заснуть, но давалось это трудно. Нахлынули все образы, которые он уж полагал забытыми. И в ту ночь он ворочался и метался, предвкушая их воплощение. К трем часам уже злился сам на себя. «Старый ты дурень, что ты как девятилетка, приди в себя, успокойся, еще может ничего не случиться. Как и раньше». Он сделал из разочарования заклинателя сна, и, как ни странно, оно сработало.

Он был на корабле. Стоял на высокой палубе и смотрел на приближающийся берег. Больная рука гротескно вытянулась, свесившись за борт. Пальцы причесывали быстрину в трех палубах ниже. Блаженное ощущение. В море его опрокинул частый и тяжелый стук, и он вскочил в кровати, слегка дезориентированный. Потер глаза и бороду и поплелся к двери, волоча за собой по полу край ночнушки.

— Слышу-слышу. Уже иду.

Он открыл дверь и обнаружил, что за ней переминается с ноги на ногу грузный Чапек.

— Быстро, один пропал. Мы должны его найти. Вы должны помочь.

— Что, кто, кто пропал?

— Один из них.

— Из кого?

— Хинц и Кунц. Наверху, — он показал пальцем и пошаркал прочь.

Гектор запутался еще сильнее, услышав такое пренебрежительное прозвище.

Профессор знал, что «Хинц и Кунц» — обозначение простолюдина, вернее, пары простолюдинов, появившееся в одиннадцатом веке и все еще ходившее в уличной речи. Он подумал спросить, почему этих весьма непростых созданий нарекли именно так; вместо этого только уточнил: