Однако во время предварительных исследований Ворр заворожил братьев Вальдемаров. Его широкое разнообразие растительности. Его уникальный и непредсказуемый климат. Его пагубное воздействие на человеческий разум — и, естественно, его мифология. Они хотели войти. Причаститься к Ворру. Все их пытались разубедить, но они не поддавались уговорам, и работа встала. Тогда с ними условились на четыре дня и ни днем больше. Вернулись они три дня спустя — в себе, но сами не свои. После этого братья принялись менять замысел. К и без того переполненной сцене добавили вымышленных существ. Оптимистичную легкость картины во многом угрюмо извратили. С совершенством и потрясающей глубиной резкости могла потягаться лишь буйная жизненная энергия, сиявшая в таинственных обитателях, наводнявших эту спутанную сказку и глазевших наружу.

Лютхен отвел Флейшера в другой конец часовни, где в тени от дальнего уголка Эдемского сада стояла выцветшая скамья. Флейшера удивило проворство старика, когда он разглядел его возраст в морщинистом свете.

— Отец, я пришел расспросить вас о Ворре. Мне говорили, что витраж, который вы здесь с гордостью демонстрируете, — итог похода братьев Вальдемар. Я намерен предпринять такой же поход, чтобы найти лимбоя.

— Вам, разумеется, известно об опасностях? — осведомился священник.

— Да, отец, я знаю, что продолжительное пребывание в лесу вызывает состояние амнезии и, по некоторым утверждениям, полной деменции. Для поисков лимбоя я намерен совершить череду быстрых вылазок, проводя в Ворре как можно меньше времени. Скажем, не более трех-четырех часов в день.

Старик вздохнул и ответил:

— Известно ли вам, что воздействие леса накапливается?

Флейшер выпрямился на скамье.

— Но этого не может быть, это невозможно.

— Многие вещи в Ворре не назвать возможными, но это не мешает им существовать. Так или иначе, этак вам не найти пропащих, они будут вас игнорировать и прятаться от ваших случайных вторжений.

Молодой человек вскочил, разозленный и раздраженный стариковским пессимизмом. Он ожидал помощи, а не этого.

— А еще ваши интервенции растревожат некоторых других обитателей.

— Кого? — бросил разочарованный купец с кривой усмешкой, продемонстрировавшей, что опыт еще не развеял и не выжег большую часть его отрочества.

— Прошу меня простить, но вы не в том расположении духа, чтобы обсуждать подобные темы. Думаю, нам лучше встретиться, когда я действительно вам понадоблюсь. Возможно, узнав побольше, вы придете с новыми, толковыми вопросами. Это было бы благоразумным перед тем, как и думать приближаться к Ворру, — Лютхен тоже поднялся, готовый оборвать их короткое свидание.

— Возможно, я не объяснился как полагается. Простите, если кажусь вам неготовым.

Священник тронулся с места — достаточно медленно, чтобы намекнуть следовать за ним. Они прошли вдоль стены часовни к выходу.

— Меня беспокоит ваше благополучие, а также сохранность леса и его обитателей, — сказал Лютхен, медленно поворачивая на углу и останавливаясь у двери.

— Я проявлю всевозможную бдительность.

— Вам известно семейство Тульпов?

Флейшера удивила внезапная смена темы.

— Да, конечно, я знаю декана Тульпа.

— А его дочь Гертруду?

Не успел Флейшер ответить, как Лютхен изогнул свой вопрос в ответ.

— Ей знаком молодой затворник, который недавно прошел через лес невредимым — возможно, он тот, кто вам нужен.

— Такого не может быть. Обычные люди не могут пройти там без последствий.

— Я не сказал, что он обычен. На свете есть многое кроме нас и лимбоя.

Флейшер осознал, что проигрывает этому скользкому старику.

— Благодарю, отец. Вам известно его имя?

— Да! «Да услышит Бог». «Руки его на всех, и руки всех на него».

Лицо Флейшера напоминало кубок из пустого кремния.

— Вам не хватает фактов, чтобы моя выдумка обрела для вас смысл. Его зовут Измаил. Прошу, закройте оконные створки перед уходом, — сказал Лютхен дружелюбно, затем снова кивнул и удалился.

Озадаченный Флейшер проводил старика взглядом, почесал в затылке, потом оглянулся в неф. Живой зеленый свет в другом конце теперь казался разбавленным и висел в стороне от алтаря скомканной кулисой. Лес на витраже потемнел, намекая на еще большую глубину композиции, чем раньше. Скромное окно вытворяло поразительные иллюзии.

Древо познания в середине картины затухло и теперь стало не более чем великой разлапистой тенью. Поистине, как и говорил старик, примечательная работа. Подойдя, Флейшер обнаружил в витраже что-то новенькое. Прямо над сегментом с пылающим мечом он заметил движение во тьме, блик на прозрачном стекле. Не уже виденные ленты с речами, но что-то плотнее, щурящее солнечный свет в сумрак.

Глаза. Вблизи казалось, что они подмигивают и меняют форму. Остроумный обман свинца и стекла, подумал он. Придающий впечатление, будто теперь ангел-меченосец блюдет за округой из уединения в глубине чащи. Он и все остальные дожидались, когда сдвинется солнце. Дойдя до алтаря и найдя веревку, Флейшер заметил уже с дюжину глаз, спрятанных на узком стекле. Трясущимися руками потянул за дрожащую веревку, и маленькая створка жалобно прихлопнула хитро исполненные очи. Тут Флейшер осознал, что это знак, дар или предупреждение. Покинул часовню и отправился восвояси; с каждым шагом он отбрасывал фрагменты знаний старого священника, но приберег привкус его предубеждения. Единственное, что сплотилось для него в факт, — так это существование человека по имени Измаил, ведавшего о Ворре больше любого другого. Теперь насущной задачей стало найти его.